Читать книгу "Ночной гость - Фиона МакФарлейн"

Эта женщина, которую звали Эллен Гибсон, описала эту сцену Филипу и Джеффри на следующий день после смерти их отца. Они расспрашивали ее, и она ничего не утаила. При жизни Гарри любил повторять одну фразу: «Умереть в канаве, как собака». Он употреблял ее по отношению к людям, которых не одобрял, но старался проявлять к ним терпимость (например, по отношению к одному премьер-министру): «Мне не нравится то, что он говорит, но я не хотел бы, чтобы он умер в канаве, как собака». Это было одним из проявлений всеобъемлющего демократизма его снисходительной души. Джеффри, несмотря на возражения младшего брата, передал рассказ Эллен Рут, и та прониклась любовью к этой Эллен, которая позаботилась о том, чтобы Гарри не умер в канаве, как собака. Эллен держала Гарри, когда он стал соскальзывать со скамьи на землю, и говорила, что все будет хорошо. Когда приехала «скорая помощь», Гарри был мертв.

На похоронах Гарри кто-то подвел к Рут маленькую застенчивую женщину с сухими глазами. Они назвали ее «юной самаритянкой». До этого момента Эллен Гибсон была воплощением принципа человечности и случайного стечения обстоятельств, теперь Рут познакомилась с ней как с человеком, присутствовавшим при смерти Гарри. Она казалась подростком, хотя у нее было двое сыновей. Эллен не позволила Рут ее благодарить, Рут не позволила Эллен высказать сожаление. Женщины долго держались за руки, пока вокруг бурлили похороны, словно надеясь передать друг другу любовь, которую было трудно объяснить ввиду непродолжительности их знакомства.

Теперь, когда Гарри не было уже пять лет, Рут была готова согласиться с тем, что добрые незнакомцы могут материализоваться и любить ее просто так, по причине своей доброты. Доказательством тому служила Эллен. Почему бы такой не быть и Фриде Янг? Женщина иного склада убедила бы себя, что Гарри – так или иначе присутствовавший в ее жизни – прислал Фриду, чтобы она заботилась о его жене. Но не Рут, которая испытывала смутный оптимизм по поводу загробной жизни, но никогда не была фантазеркой. Она чувствовала свою близость с правительством и была готова признать, что оно может прислать ей Фриду как результат долгой, благоразумной и законопослушной жизни. Рут и Гарри никогда не уклонялись от налогов. Дороги! Библиотеки! Школы! Социальные работники! Разумеется, Гарри не посылал Фриду, но Рут казалось, что он одобрил бы ее появление. А также ее сыновья, их жены и Эллен Гибсон, которая время от времени забегала к ней с пирогом или новой книжкой. А Рут любила одобрение. Оно облегчало жизнь. Делало ее блаженно ординарной. Ей вдруг захотелось выругаться. Тем не менее одобрение все равно ей нравилось.

После того как Фрида и такси уехали, Рут осталась предоставленной самой себе. О, это нежное пространство дня, заполнение всех этих приблизительных часов. В столовой она осмотрела Фридин чемодан, от которого исходил какой-то дерзкий запах, – старомодный кремовый чемодан, похожий на тот, с которым Рут сошла с парохода в Сиднее в 1954 году. Запертый чемодан был тяжелым. На секунду Рут забеспокоилась, не спрятана ли в нем бомба, осторожно пнула его ногой, и ей показалось, что она услышала плеск жидкости в бутылке. Это ее ободрило. Рут подмела песчаную дорожку, исполняя свой прежний договор с волнами, которые считала из окна. Потом, дав спине отдохнуть, наблюдала за морем. Съела тост с сардинами. Долго принимала душ, сидя на пластиковом табурете, который Джеффри купил во время своего последнего визита.

Все это время она думала о тигре. И о тех периодах своей жизни, когда она испытывала нечто похожее на нынешнее предчувствие последствий для себя лично. Она вспомнила свое миссионерское детство, когда ей постоянно говорили, что она принадлежит к избранным, к королевскому священству, к людям Господа. Теперь эта жизнь представлялась ей полной глубочайшего смысла: ее отец лечил больных и спасал их души, цветы распускались в бесполезном изобилии, и всего было слишком много – солнца, зелени и любви. Ее родители прекрасно пели, и каждый вечер мать играла псалмы на отсыревшем пианино. Рут, читая письма своих кузенов из Сиднея, испытывала жалость к ним с их заурядной жизнью. Ее родители были призваны к служению, и она призвана вместе с ними. Ее назначили быть чужестранкой в чужой стране. «Как горек путь радости», – повторяла она себе. Она это где-то прочла. В то время нельзя было терять ни секунды. Даже когда она повзрослела, и яркий влажный свет Фиджи уже не так ее слепил, и свет псалмов тоже померк, Рут оказалась вовлеченной в нечто важное. Она влюбилась – разумеется, она влюбилась – в мужчину по имени Ричард Портер. Она была неопытной, стыдливой и поглупевшей от любви, она не справлялась с ней. Это тоже походило на сон. Каждую ночь ей снились необузданные, невыносимо приятные сны. Ночью она вкушала собственное тело, а утром поедала скудный завтрак.

Потом Рут выросла и покинула Фиджи. Она отправилась в Сидней, где ее двоюродные братья и сестры носили правильную одежду и пели правильные песни. Они обменивались дружескими шутками о ее фантастическом пламенном детстве. С тех пор Рут сознательно старалась жить обычной жизнью, подобно людям, которых она видела вокруг себя. Подобно тем, кто вырос там, где родился, среди себе подобных, и шел по своей веселой или печальной жизни в хорошо ему знакомом мире. Лишь однажды после приезда в Сидней к Рут вернулось ощущение чего-то необычного: когда маленький Филип тяжело болел плевритом. Четыре недели Филип лежал в постели с перебинтованной грудью. Жар, боль и сухой кашель, напоминавший шорох папируса. Тот период своей жизни Рут запомнила лучше других. Ощущение неотложности придавало значительность самым обычным вещам. К примеру, она до сих пор точно помнила, в каком порядке стояли книги на полке рядом с кроваткой Филипа. Его затрудненное дыхание напоминало игрушечный поезд, поднимающийся в гору. Она вспомнила об этом сейчас, под душем, удерживая равновесие на пластиковом табурете. Вспомнила о стоящих в ряд детских книжках. На кафеле в дýше она видела мордочки животных и человека на луне. Уже стемнело, ей удалось провести этот день. Пережить его. Прежде чем отправиться в постель, Рут затворила дверь в гостиную в качестве меры предосторожности против тигров.

Она проснулась сразу после трех и начала прислушиваться к звукам в гостиной. Кошки зашевелились, но снова погрузились в сон. Некоторое время она слушала, моргая в зернистой темноте, но сумела различить лишь необычный шум, щебет птиц и стрекот насекомых, как будто за окном было лето или, быть может, джунгли. Пару раз раздался тихий вой – возможно, тигра, но возможно, это храпели кошки. Во сне эти маленькие создания производили столько шума. Рут прислушивалась, не появится ли он, ее тигр, ее важный визитер, пока ее глаза не начали слипаться. Значит, он больше не придет, разочарованно подумала она и уснула.

На другое утро перед домом остановилось такси. Рут на цыпочках прошла в гостиную, чтобы посмотреть. Она была уверена, что это то же самое такси, что и вчера: желтый «холден» старой модели, со сверкающим кузовом и надписью на дверцах «Перевозки Янга», под которой значился номер телефона. Его стекла были затонированы в цвет, который Гарри назвал бы противозаконно темным. С пассажирской стороны машины появилась Фрида, небрежно, но решительно захлопнувшая дверцу, как будто так ее и надо было закрывать. Она была в сером пальто поверх белых брюк и в тех же серо-белых пляжных туфлях. Волосы свободными локонами обрамляли ее лицо, из-за чего она казалась моложе. Фрида сделала несколько шагов к машине Гарри, серебристому «мерседесу», стоявшему рядом с домом. Она с интересом потрогала заднее колесо ногой, вернулась к такси, наклонилась, слушая водителя через открытое окно, рассмеялась и постучала по сверкающей крыше автомобиля. Такси осторожно развернулось, словно боясь кого-то потревожить.