Читать книгу "Будь со мною нежен - Киран Крамер"

– Ты уверена, что не хочешь выпить? – ворвался в ее размышления голос Харрисона. – Может, сделаем маленькую остановку и выпьем пива?

– Нет, спасибо. – А то будет как в кино: после скандала в баре он наверняка поцелует девушку, прижав к стене, и его длинные золотисто-каштановые волосы, словно завеса, скроют их от чужих глаз.

– Тогда колу?

– Пожалуй… хотя… – Капелька пота нависла у нее над бровью, и она быстро смахнула ее. – Тебя обязательно кто-нибудь узнает, и тогда полетят в воздух куриные наггетсы, а матери поспешат засунуть детей в игровые комнаты, чтобы пообщаться с тобой. Я в порядке, Харрисон, спасибо.

– Надеюсь.

Он надел солнечные очки, а она подумала: «Больно, действительно больно смотреть на него – до того хорош!» – и опустила взгляд на свою книгу.

– Терпеть не могу, когда загибают уголки страниц или скручивают переплет в трубочку.

Харрисон пожал плечами:

– Тогда засунь ее назад под платье.

– Да, так и сделаю. – Тру понимала, что выглядит занудой, но стоит ли обращать внимание?

Тру внимательно посмотрела на него и засунула потрепанную книгу в вырез платья. Не очень удобно: как будто гиря повисла между грудями.

Лучше бы это была рука, большая теплая мужская рука.

– Вот так. Прекрасно. – Она опустила плечи и постаралась вернуться мыслями к Дабзу. У всегда чисто выбритого и обладающего всевозможными талантами и достатком Дабза были, увы, холодные руки. Но это у него наследственное от матери – Пенн Уэринг, представительницы пуританской части семьи.

– Через несколько лет печатные книги исчезнут – их заменят электронные, – сказал Харрисон и придержал дверцу, чтобы Тру могла сесть.

Она скользнула внутрь и взглянула на него. Как о многом хотелось расспросить… Как он живет, дерется ли, как раньше…

Много ли девушек перецеловал, с тех пор как уехал из Бискейна.

– Я отвезу тебя домой. – Усевшись на обитое кремовой кожей сиденье, он дал задний ход.

– Спасибо. – На долю секунды Тру почувствовала свою вину, но тут же сказала себе, что это его идея – отвезти ее домой.

Харрисон включил радио, но тут же выключил, потому что передавали его последний хит «Перекусим, детка…».

– Сексуальная вещица, – заметила Тру.

– Угу.

– К тому же забавная. – Как сам Харрисон, харизматичный и жутко сексуальный. Да, именно такой. А еще – восхитительный. – А часть о «Фиг-Ньютоне»[1]– вообще обхохочешься.

– Ну да.

Тру забыла, что он вообще не получал от нее комплиментов.

– Как тебе пришло в голову такое?

– Ты действительно хочешь знать?

– Конечно.

Он усмехнулся и покачал головой.

– Как-то мне никак не удавалось заснуть. Тогда я встал, взял пригоршню печенья «Орео» и пакет молока. И представляешь, просто поплыл… – Он щелкнул пальцами. – Сидел на кровати и пел:

Этот проклятый «Фиг-Ньютон», моя девушка вся из себя…

…перекусим, детка, втихаря… —

подхватила Тру.

Я ее «Твинки»,[2]она мой «Мун-пай»[3]… ай, ай, а-а-ай…

Его бархатный голос обволакивал Тру своей нежностью.

– Надо же… – Она коротко вздохнула. – Что называется, прямо из первых уст…

Харрисон усмехнулся.

– Считай, что это твой день.

Ее сердце стучало как сумасшедшее.

– Вчера я слышала, как какие-то ребята ее пели, – даже скорее не пели, а орали во все горло, – выходя из воскресной школы.

Харрисон достал из-под сиденья пачку газет.

– Некоторые видят в этом нечто непристойное, но это не означает, что песня не может доставлять радость. Впрочем, ты никогда этого не понимала.

Тру почувствовала, как лицо ее вновь заливает краска.

– Я не понимала? – Или он забыл? В ту ночь на пляже она двигалась вдоль его тела вверх и вниз, как стриптизерша на шесте, и испытывала такую радость, что самой было страшно.

Харрисон поправил зеркало и повернулся к ней.

– Неприятие исходило от тебя невидимыми волнами. От тебя и твоей мамы. Прямо-таки отторжение всего остального мира.

– Глупости! – Тру снова почувствовала эту старую трещину между ними. Подумать только, столько лет прошло, а ничего не изменилось! И от этого ей стало грустно. – Я радуюсь, когда есть повод, Харрисон.

Или хотела бы радоваться. Разве он не видел тогда, насколько ее жизнь привязана к одному месту? И не было никакой возможности что-либо изменить – ну, может, за исключением той единственной ночи в дюнах на Палм-Бич, которая так и осталась единственной. Остывший песок, полная луна, плывущие облака, его волосы, жесткие от соленой воды, ее выпускное платье, отброшенное в сторону как нечто лишнее…

Это было прекрасно.

– Мне нравится «Перекусим, детка…». Очень. Как, собственно, и многим. Ты вполне можешь с ней взять главный приз на фестивале музыки кантри.

– Спасибо.

Харрисон отвернулся и уставился в окно со своей стороны.

Можно представить, сколько комплиментов он выслушал за свою жизнь. Не счесть. И в конце концов, к этому привыкаешь. Но Тру была совершенно безнадежна в вопросах лести. Да и не только в этом. Не умела готовить печенье – вечно подгорало. И часто бывала нетерпелива. Чем тут гордиться?

– Я успею домой к пяти? – спросила она, надеясь отвлечь от хандры, которая, казалось, охватила его.

– Раньше. Мы будем там без четверти четыре.

– Без четверти четыре? – Тру не верила своим ушам. – Нет, ты не сможешь…

Дальнейшее потонуло в реве мотора, когда спортивный автомобиль резко взял с места. Механика. Ни один местный парень не ездил на автомате. Они все учились водить на тракторе, как, между прочим, и Тру.

– Я знаю все дороги внутри штата, – сказал Харрисон. – Папарацци никогда нас не найдут.

– А ты уверен, что ищут?

– Они всегда ищут.

И все же машина лучше, чем самолет, успокаивала себя Тру, когда они сделали поворот, не снижая баснословной скорости. И потом, не может же случиться два приступа подряд.

Во всяком случае, она надеялась на это.

– Ты как, в порядке? – отвлек ее от размышлений голос Харрисона.