Читать книгу "Употреблено - Дэвид Кроненберг"

– Вы очень красивый, Натан, – сказала Дуня и тут же впала в забытье.

Натан присел, чтобы снизу сделать широкоугольный снимок: на переднем плане – Дунино лицо, на заднем – анестезиолог, крепкий, волосатый, безмолвный.

– Забудьте о лице, Натан. Нас интересует грудь. Подойдите, встаньте рядом.

Натан сфотографировал, встал, подошел к Мольнару. Доктор откинул салфетку из медицинской ткани – на сей раз оранжевой, прикрывавшую Дунину грудь. Груди у нее были очень полные и в холодном свете хирургического светильника, возвышавшегося над столом, казались голубоватыми и нереальными. Натану хотелось передать производимый этим освещением эффект, именно поэтому он редко снимал со вспышкой, которая перебивала внешний свет. С десяток прозрачных пластиковых трубочек, тонких, как проволока, торчало из каждой груди, что придавало им вид зонтиков, вывернутых наизнанку сильным ветром.

– Снимите лучше это. Если хорошо получится, напечатаю и повешу у себя в ресторане.

– У вас в ресторане висят снимки из операционной?

– Нет-нет. Ваш будет первым. Думаете, испортят аппетит?

– Мне испортят, за это я вам ручаюсь.

Доктор расхохотался. От его упругого смеха маска надувалась и опадала. Мольнар согнулся пополам. Натану показалось, маска сейчас лопнет по шву. Он обвел взглядом остальных. Кто-то подмигнул Натану и пожал плечами. Мольнар, что тут скажешь. Обычное дело. Наконец доктор выпрямился и с некоторым усилием взял себя в руки.

– Я вас шокирую? А мы тут любим пошутить. В операционной это очень даже кстати. Операция, в конце концов, тоже шоу.

– Да, – кивнул Натан, – вы мне уже говорили.

Он поднес фотоаппарат к лицу, посмотрел в видоискатель, пожалел, что нет макрообъектива. Придется взять как можно крупнее, насколько позволит фокусировка, а потом обрезать кадр. В приближении груди показались Натану живыми существами, морскими животными, прикрепленными, например, к автокормушкам. Может, он надышался анестетика, пары которого витают в палате, поэтому в голову приходят такие странные образы? Натан тряхнул головой.

– Вам ведь хочется меня шокировать, а, доктор? – Натан медленно перемещал “Никон” над грудью, утыканной трубочками, плавно поворачивая пальцем кольцо зуммирования. Нос его расплющился о жидкокристаллический дисплей на задней поверхности фотоаппарата – Натан смотрел в видоискатель левым, более острым глазом и, когда произносил что-нибудь, кривил рот, как делают курильщики, разговаривая с сигаретой во рту, чтобы не дышать дымом на собеседника. – У меня такое чувство.

– Мне лишь хочется быть забавным. – Мольнар взял в руки ванночку из нержавейки, поковырял в ней указательным пальцем, словно старатель, моющий золото. – Для вашей будущей статьи в “Нью-Йоркере”. Всегда мечтал стать героем “Медицинской хроники”. Честолюбие тешит, и для дела польза.

Натан засмеялся, но снимать не перестал.

– Попасть в “Нью-Йоркер” – все равно что джек-пот сорвать. Этот репортаж я делаю наудачу.

– “Сорвать джекпот” – симпатичное выражение. Но человек должен надеяться. Я надеюсь на “Нью-Йоркер”.

– Честно говоря, и я надеюсь. Увы, профессиональная репутация у меня неважная. Медицинский факультет я так и не окончил.

Мольнар перестал возиться с ванночкой и посмотрел Натану в объектив.

– Положим, и я не окончил. Что не помешало мне сделать блестящую карьеру. И вас, я уверен, это тоже не остановит.

Натан не удержался, посмотрел на Дуню: слышала ли? Та в беспамятстве мотала головой, беспрестанно шевелила губами, улыбаясь на все лады, но глаз не открывала. Она летала где-то далеко. Мольнар сразу уловил, что означает взгляд Натана.

– Дуня все про меня знает. Когда я учился на медфаке, в Восточной Европе настали неспокойные времена. Беспорядок был в порядке вещей. Американцам не понять. Хотите взглянуть? Можно сделать хороший снимок.

Мольнар протянул ему ванночку, и Натан увидел десятки крошечных металлических гранул. Доктор потряс ванночку, гранулы засверкали, загремели. Кадр и впрямь вышел бы отличный – с макрообъективом 105 мм, который был у Наоми. Натан покрутил кольцо зума, установил фокусное 70 мм, затем повернул обратно – на 24 мм: приближение все равно недостаточное, чтобы получить идеальную картинку загадочного содержимого лотка. Тогда возьмем в кадр руки Мольнара, они тоже интересны, особенно когда доктор помешивает гранулы пальцем. Даже в перчатках видно, какие узловатые, артритичные у Мольнара кисти. Пальцы с неестественно раздутыми суставами похожи на гоблинов, одетых в полупрозрачные платья из латекса. (Опять анестетические пары´?) Да, теперь объектом съемки стали именно руки. Насколько ловки эти больные пальцы во время операции? Может, где-нибудь рядом с отелем есть магазин “Никон”? Сдерут, конечно, втридорога, но кто знает, когда теперь они с Наоми увидятся. А макролинза ему необходима. Натана все больше интересовал макроскопический уровень медицины, правда, он не знал, какую пользу можно извлечь из этого интереса. Врачей-специалистов много, но их инструменты прозаичны, как инструменты ремесленников, даже уродливы. Они не художники. А Натан?

– Симпатичные. Что это, Золтан?

– Я готовлюсь провести иссечение множественных опухолей. У пациентки в груди много отдельных новообразований, но они не очень агрессивны, поэтому повяжем розовые ленточки[5]и сохраним ей грудь, удалив только опухоли. Для этого мы имплантируем по 120 радиоактивных зерен, то есть радионуклидов йод-125, покрытых титановой оболочкой, в каждую молочную железу, и разместим их вокруг опухолей. – Взмахом руки Мольнар обвел аппаратуру, мониторы вокруг операционного стола. – Это наша ультразвуковая 3D-система наведения. Каждую гранулу нужно расположить с точностью до сотой доли миллиметра внутри неоднородной ткани. Чувствую себя летчиком, у которого, кроме радара, никаких приборов.

Натан двигался следом за Мольнаром. Обнаружил замечательный ракурс: поблескивающий лоток в руках доктора на переднем плане и Дунины груди, будто опутанные паутиной, – на заднем. Свет хирургического светильника плюс превосходная высокая светочувствительность D3 – глубина резкости получалась достаточной, чтобы взять и передний план, и груди в фокусе. Натан строчил из фотоаппарата, звук щелчков композитного затвора из кевлара и углепластика отражался от облупившегося кафеля на стенах, и палата наполнялась эхом. Мольнар громко крикнул:

– А все-таки хорошо, что вы не снимаете на пленку! Ее грудь скоро станет радиоактивной, и пленка засветилась бы.

2

Наоми думала встретиться с Эрве Блумквистом в маленькой пивной неподалеку от Сорбонны, вроде тех, где сидели герои фильмов Трюффо, за столиком с мраморной столешницей – такое заведение подошло бы французскому хулигану в духе Жан-Пьера Лео, каким Наоми вообразила Блумквиста, читая его в Сети. Но вместо этого теперь ждала в “Л’Обелиск”, одном из ресторанов “Крийона”: услышав, где она остановилась, о другом месте встречи парень и говорить не хотел. Слава богу, мальчишка не знал о “Лез Амбассадор” – ресторане, располагавшемся в бывшей бальной зале герцогов де Крийон, – тот был еще дороже. Небольшое кафе для неофициальных встреч – так писали о “Л’Обелиск” в рекламном проспекте отеля, однако среди обшитых деревом стен и официантов в черных жилетах с золотыми значками “Крийона” – буква C в стиле модерн, увенчанная короной, – Наоми чувствовала себя неловко и немного стеснялась своего наряда. Она достала из чемодана черное прямое платье неизвестной марки – хлопковое, с коротким рукавом, которое возила с собой на крайний случай, выкопала туфли-лодочки с ремешками, на каблуках – но не на шпильках: они застревают в булыжных европейских мостовых, в решетках люков. И теперь сидела в зале ресторана, пылая от смущения.