Читать книгу "Молоко с кровью - Люко Дашвар"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто это? – отважилась спросить.
А Кнут и смеется и плачет.
– Мой Ганс, – говорит. – Сын.
Головой закивал горько, мол, как ты там без меня, мое дитятко. Ксанка и сама чуть не разревелась.
– Ничего, ничего, – трясется и Кнута по спине гладит. – Скоро вам отсюда бежать без оглядки… Скоро…
Кнут в себя пришел, фото маленького Ганса поцеловал, в карман спрятал и – прочь.
Ксанка – к Богу:
– Пусть немец моего сыночка не тронет.
Не знала, о чем просит.
В ту ночь немецкий офицер, который квартировал на Гришкином и Ксанкином подворье, проснулся от горького голодного детского плача. Кликнул Кнута, велел перестрелять всех, кто только посмеет рот открыть.
Кнут нашел Ксанку и Гришку у сарая за хатой, приложил палец к губам, мол, молчите и ребенка успокойте, достал из кармана заеложенную конфетку, положил Гришке в ладонь и показал на Ксанку со Степанчиком на руках.
– Мутер… кушать… Ганс вырастет сильным…
Наутро раздраженный немецкий офицер зашел за хату, ткнул в Ксанку со Степанчиком, и немецкие солдаты потянули бабу с младенцем к стогу соломы, что стоял перед хатой. Тем временем Гришка пытался отыскать за селом колхозный тайник со свеклой, который еще до войны распорядился заложить предусмотрительный председатель колхоза, и Гришка тогда вместе со всеми ракитнянцами копал глубокую яму, сбрасывал в нее свеклу, заваливал соломой, а сверху – слоем земли. Сколько жизней спасла эта мерзлая свекла…
Немцы Ксанку к стогу тянули. Ксанкины ноги не слушались, подгибались, как ватные, отдавали всю свою силу рукам, потому что рукам теперь нужна была вся Ксанкина сила – прижать к груди Степанчика, успокоить, да и не упустить же, не дай Бог!
До стога не дошла. Упала посреди двора на колени, но дитя не выпустила. Степанчик заплакал. Немецкий офицер что-то приказал солдатам, те засуетились – один схватил сверток с младенцем, дернул к себе, и Ксанка отпустила только потому, что боялась навредить сыну. Немец побежал к стогу, вырыл в нем нору, вбросил туда Степанчика, закидал нору соломой…
Ксанка задохнулась и упала на землю. В стогу плакал ребенок. Офицер подошел к Ксанке, толкнул сапогом в бок – встать!
Встала.
Шатается – от ужаса пьяная, немца сумасшедшими глазами ест, молит глухим шепотом:
– Господин офицер… Отдайте сыночка… Отдайте… Сыночка отдайте… Отдайте.
Офицер криво улыбнулся и щелкнул пальцами. Рядом с Ксанкой вырос немецкий солдат. Ткнул ей в руки вилы.
– Что? Что? – Ксанкины глаза стали звериными.
Офицер театрально вытянул руку. Солдат вложил в нее гранату.
– Айн! Цвай… – офицер усмехнулся. Вырвал чеку и бросил гранату в стог.
– Господин офицер приказывает – ищи в стогу свой маленький киндер, – пробормотал перепуганный переводчик. И пятится, пятится от стога…
Ксанка страшно закричала, отбросила вилы и побежала к стогу. Разгребает солому и воет. Ракитнянцы от своих хат на нее смотрят, плачут, а ближе подойти боятся.
Офицер что-то раздраженно выкрикнул. Солдаты подхватили Ксанку, оттянули от стога.
– Баба… баба… – переводчик совсем потерял голову от страха. Трясется, пот глаза заливает. – Баба… Господин офицер приказывает… Вилами ищи. Вилами… Нельзя руками. Убьет.
А солдаты уже снова Ксанке в руки вилы – тык! И ногой по спине – к стогу! А из стога едва слышно, как ребенок пищит.
Ксанка осторожно вилами солому разгребает, руки трясутся…
– Потерпи, родненький… Сейчас мама тебя…
Отбросила солому. Глаза сумасшедшие. Снова – вилы в солому. И прислушивается – слышно ли еще Степанчика?
– Если гранату вилами зацепит – всех на куски разорвет, – переводчика аж скрутило.
– В любом случае сейчас рванет, – сказал полицай.
Откуда Кнут взялся? Как до стога добежал? Ксанка еще отбрасывала солому, в стогу еще плакал ребенок, а переводчик вместе с полицаем еще отсчитывали секунды до взрыва, когда Кнут нырнул в стог, через миг появился со Степанчиком и с такой силой швырнул сверток с ним прочь, что тот упал метров за восемь от стога.
– Вот сука! – обиделся полицай.
В тот же миг взрыв разорвал на куски и Кнута, и Ксанку…
Гришка с двумя перемерзлыми свеклами вернулся в Ракитное под вечер. Заплаканные бабы встретили его еще в степи. Рыдали жутко, тихо – о страшной гибели Ксанки и Кнута. Схорониться Гришке велели, – немецкого офицера так оскорбил поступок Кнута, что приказал убить Гришку и стрелять в каждого, кто осмелится подойти к Степанчику.
– А где пацан? – Гришка спрашивал, но голоса своего не слышал.
– Немец его аж под забор закинул, – заплакали бабы. – Там и лежит, бедолага. Боятся люди к нему подойти. Немцы сказали – кто подойдет, застрелят…
До темной ночи Гришка прятался в соседской хате и смотрел на двух немецких часовых, что стояли у забора. А под забором разрывался от плача, хрипел маленький Степанчик.
– Это что ж, Ксанка зазря погибла… – кольнуло в сердце. Помолчал и добавил: – И немец…
Под утро Степанчик затих.
– Помер, не иначе… – горько вздохнула соседка, у которой прятался Гришка.
Калека упал на колени и пополз к забору. Часовые уснули, словно Бог им глаза закрыл. Гришка нашел безмолвный сверточек, прижал к груди, скорее прочь пополз. За соседской хатой на ноги встал, сверточек развернул.
– Неужели Ксанка зазря погибла… И немец…
Степанчик выжил. Когда Ракитное уже освободили и ракитнянцы впервые после страшных лет оккупации собрались на площади у клуба, плакали и смеялись, пили горилку, поминали погибших и умерших, Гришка встал со стаканом в руке и вдруг сказал:
– И за немца того… Который моего Степку спас…
Ракитнянцы калеку выслушали, а пить с ним не стали. Зыркали на рыжего малыша…
– Чисто немец! – сказал кто-то, как клеймо наложил.
Так маленький Степка стал для ракитнянцев немцем. А калека Григорий, когда напивался, все рассказывал сыну про немца, который когда-то давно положил ему в ладонь конфету и приказал вырастить сына сильным.
В шесть лет в Степке было мало силы и роста, спутанные рыжие волосы и очочки со сломанной, перевязанной веревочкой дужкой на симпатичном курносом носу. Другие пацанята гоняют по селу, аж пыль коромыслом, а Степка усядется на лавке и все под ноги смотрит. И что с ним такое?
Маленькая Маруся рассердилась не на шутку, аж намысто в сердцах дернула, да испугалась, что нитка порвется, отпустила. «Степка-Степка! Куриная жопка!» Так смотрел, что и очочки запотели, а не кумекает, дурачок, что нужно за Марусей следом идти, потому что она для того к дому и вернулась, чтоб мимо Степки пройтись и похвастаться, какая она красавица писаная.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Молоко с кровью - Люко Дашвар», после закрытия браузера.