Читать книгу "Последняя королева - К. У. Гортнер"

В это я могла поверить. Он всецело посвятил себя искоренению язычества в Испании, приказав обратить всех евреев и мавров в христианство или подвергнуть мучительной смерти. Многие предпочли бегство, лишь бы не жить среди шпионов и осведомителей: те самозабвенно выслеживали новообращенных, которые тайно продолжали исповедовать свою запретную веру. Матери пришлось слегка обуздать его пыл, когда он попытался собирать сведения о ее придворных, особенно еврейского происхождения. Тем не менее он приказал за один раз сжечь более сотни язычников – ужасная смерть для любого живого существа, независимо от веры. Мне казалось, от него пахнет серой, и я с облегчением вздохнула, когда он, не удостоив никого взглядом, прошел мимо и скрылся в вестибюле.

Почти сразу после этого появилась мать.

Она прошла среди кланяющихся придворных, в льняном чепце с завязанными под подбородком тесемками. После завершения Реконкисты она слегка располнела и предпочитала простую одежду, хотя сегодня ее платье украшала любимая сапфировая брошь с изображением уз и пучка стрел – эмблемы ее и отца.

Мы до полу присели в реверансе.

– Встаньте, hijas. Дайте мне на вас взглянуть.

Я вспомнила, что следует выпрямить спину и потупить взор.

– Исабель, – заметила мать, – что-то ты бледная. Пожалуй, тебе стоит поменьше молиться. – Она повернулась к Каталине, которая не смогла удержаться от невольного возгласа «мама!» и тут же покраснела. – Не забывай о манерах, – упрекнула ее королева.

А потом она шагнула ко мне, и я увидела за ее спиной Сиснероса.

Ее недовольство буквально придавило меня, тяжелое, будто наковальня.

– Хуана, ты что, забыла? Ты третья по старшинству и в отсутствие брата должна стоять рядом с Исабель.

– Прошу прощения, мама… – Я подняла взгляд, пытаясь спрятать за спиной испачканные гранатовым соком руки. – То есть Su Majestad.[7]Я… я опоздала.

Мать выпятила губы:

– Оно и видно. Поговорим позже. – Она отошла назад, обращаясь ко всем сразу. – Рада, что я снова вместе со своими дочерями. Можете идти молиться и ужинать. Я нанесу визит каждой из вас, как только завершу дела.

Снова присев в реверансе, мы пересекли зал, прошли мимо низко кланяющихся придворных. Прежде чем выйти, я отважилась бросить встревоженный взгляд через плечо.

Мать отвернулась.

* * *

Меня позвали к ней после ужина. Я пошла вместе с Сорайей, и, пока я ждала на табурете в прихожей покоев королевы, служанка с медлительной грацией устроилась на подушке в углу. По возможности она всегда предпочитала стульям пол.

Дрожащий свет масляных ламп отбрасывал тени на потолок, сплетая замысловатый узор. Глядя на него, я нервно перебирала складки юбок. Сорайя помогла мне втиснуться в узкое придворное платье, которое как будто уменьшилось с того дня, как я надевала его в последний раз. Корсаж туго стягивал грудь, а край юбки едва доставал до лодыжек. С тех пор как в тринадцать лет у меня случились первые месячные, мое тело, казалось, развивалось по своей собственной воле. Ноги вытягивались, словно у жеребенка, а в тех местах, к которым донья Ана запрещала мне прикасаться, вырос рыжеватый пушок. Сорайя заплела мне волосы и убрала под украшенную бисером сетку, и я до боли натерла щеки, тщетно пытаясь избавиться от веснушек: они выдавали мои частые вылазки на улицу без чепца.

Все это время меня не оставляли мысли о том, что ждет впереди. Мать редко приезжала в Гранаду в столь раннее время года; если она появилась в середине июня, значит что-то случилось. Я пыталась убедить себя, что я тут ни при чем: я не совершила ничего дурного, не считая побегов в сад, что вряд ли стоило считать серьезным проступком. И все-таки я волновалась, как всегда при встречах с матерью.

В дверях появилась давняя подруга и фаворитка королевы, маркиза де Мойя.

– Принцесса, – ободряюще улыбнулась она, – ее величество сейчас вас примет.

Маркиза всегда была добра ко мне и наверняка предупредила бы, если бы меня ждал выговор. Вновь набравшись уверенности, я вошла в покои матери. Дамы, разбиравшие сундуки, замерли в реверансе. Перед дверью спальни я остановилась, зная, что не могу войти без устного разрешения матери.

Небольшую комнату освещали жаровни и канделябры. Широкое окно в дальней стене выходило на долину. На столе громоздились книги и бумаги. На стене, бросаясь в глаза, висел потускневший и зазубренный серебряный меч Реконкисты, который несли перед матерью во время каждого сражения. В углу стояла кровать, наполовину скрытая резной ширмой из сандалового дерева. Голый мраморный пол лишь подчеркивал аскетизм королевы.

Я присела на пороге:

– Прошу разрешения войти в покои вашего величества.

– Разрешаю. – Мать появилась из тени возле стола. – Входи и закрой дверь.

Лица ее я не видела. Остановившись на подобающем расстоянии, я снова присела.

– Можешь подойти ближе, – сухо сказала она.

Я шагнула вперед, думая только об одном: насколько ей нравится мой нынешний вид. Хотя я была почти на ладонь ее выше, я все еще чувствовала себя маленькой девочкой, надеющейся на похвалу.

Мать шагнула в круг света от свеч:

– Что ты такое углядела, hija, что так на меня таращишься? – Видимо, она заметила мое волнение, и я тотчас же потупила взгляд. – Пора бы тебе оставить эту привычку. С самого детства ты так на все смотришь, будто его специально выставили на твое обозрение.

Она показала на табурет возле стола. Когда я села, она снова взглянула на меня:

– Ты знаешь, почему я тебя позвала?

– Нет, мама, – охваченная внезапным страхом, ответила я.

– Тебя следовало бы примерно наказать. Донья Ана сообщила мне, что сегодня днем ты оставила своих сестер и шитье и повела Каталину в сад. Как я понимаю, ты частенько исчезаешь подобным образом, никому ничего не говоря и без спроса. Зачем тебе это?

Вопрос застиг меня врасплох: она редко интересовалась моими личными делами.

– Иногда мне хочется побыть одной, – тихо пробормотала я. – Понаблюдать.

Мать села в мягкое кресло за столом.

– Что, во имя всего святого, может тебя так увлечь, что надо обязательно наблюдать за этим в одиночестве?

– Ничего особенного. – Про летучих мышей я ей рассказать, естественно, не могла: она никогда бы не поняла. – Мне просто нравится одиночество, и все. Меня всегда окружают слуги и учителя, а донья Ана постоянно донимает.

– Хуана, их долг – наставлять тебя, – твердо проговорила мать, наклонившись ко мне. – Когда ты поймешь, что не можешь поступать, как тебе хочется? Сперва было твое увлечение всем мавританским. Ты даже настояла, чтобы тебе служила та девушка-рабыня. А теперь эта странная склонность к одиночеству. Наверняка есть какие-то причины для столь необычного поведения?