Читать книгу "Вторжение в рай - Алекс Ратерфорд"

— Все равно сердцем чую, быть ему великим властителем.

Словно почувствовав, что он думает о ней, Исан-Давлат подняла глаза на внука, и тот узрел в ее взгляде нечто, чего не замечал раньше: неуверенность.

Она отложила лютню.

— Ханзада, а ну, распорядись насчет ледового шербета, — велела она своей шестнадцатилетней внучке.

На глазах Бабура его сестра, стройная, грациозная девушка, поднялась на ноги и поспешила к дверям, чтобы кликнуть служанку. У самого выхода, куда почти не достигал свет масляных ламп, она чуть не столкнулась с Фатимой, старшей прислужницей гарема, чье простое, широкое лицо было все в потеках от слез.

— Госпожа, — заговорила она прежде, чем Ханзада успела открыть рот, чтобы распорядиться насчет холодного шербета, — госпожа, Вазир-хан просит твою благородную матушку и бабушку принять его.

— Неужто нельзя подождать с этим до утра? У нас траур, и нам нужно отдохнуть перед погребением.

— Он говорит, это очень важно.

Фатима и сама умоляюще простерла руки, словно ходатайствовала за воина.

Ханзада оглянулась на мать и бабушку, те переглянулись.

— Ладно, — сказала Кутлуг-Нигор, — мы примем его. Бабур, оставь нас, пожалуйста.

— Но почему? Я останусь.

— Делай, что тебе сказано!

Его мать выпрямилась.

— Нет, — вмешалась вдруг Исан-Давлат. — Не забывай, он теперь новый владыка Ферганы. Что бы ни хотел сказать Вазир-хан, это явно касается его больше, чем любой из нас. Пусть остается.

Кутлуг-Нигор посмотрела на юное, но решительное лицо сына, на его упрямо выставленную челюсть и кивнула. Три женщины прикрыли нижнюю часть лиц платками и встали: старуха посередине, дочь и внучка по обе стороны от нее. Бабур, поднявшись, отступил от них в сторону: слова, произнесенные бабушкой, что-то в нем переменили, породили тревогу и в то же время возбуждение.

Пройдя под низкой притолокой, Вазир-хан простерся ниц перед женщинами.

— Прошу простить за вторжение, величайшие…

— В чем дело?

Сверкавшие над вуалью глаза Исан-Давлат внимательно изучали его лицо.

— Дело касается его величества, — промолвил Вазир-хан, бросив взгляд на стоявшего в сторонке, в тени Бабура. — Ему грозит опасность. Вот мы тут говорим, а в это время другие строят козни, замышляя, ради своей выгоды, лишить его трона.

— Можешь говорить прямо — кто «строит козни»? — требовательно произнесла Исан-Давлат. На ее высоких скулах проступили красные пятна, свидетельствующие о гневе.

— Мы верим тебе, Вазир-хан, — промолвила более мягко Кутлуг-Нигор. — Ты был самым преданным военачальником правителя. Более того, твоя мать была кормилицей моего мужа. Вы с ним молочные братья, а такие узы не менее прочны, чем узы крови. Думаю, именно на тебя я могу положиться в том, чтобы ты позаботился о моем сыне… защитил его, как сделал бы это отец. Пожалуйста, говори открыто. Что ты узнал?

— Темный заговор вызревает в стенах этой крепости, гнусная и бесчестная измена. Визирь и другие члены дивана, личного совета владыки, замышляют лишить Бабура трона, предложив его другому правителю. Они думают, будто я слышал лишь конец их разговора и не в курсе их изменнических замыслов, но я находился снаружи, за дверью, и слышал все. Они, разумеется, объясняют все заботой о благе державы, говорят, что твой сын еще слишком юн для престола, будто, если они не пригласят регента, который будет править, пока Бабур не повзрослеет, Фергану ждет хаос. Но все эти сановники давно подкуплены соседними правителями, и каждый постарается передать трон тому, кто его нанял. Единства между ними нет, и быть не может, а вот семена раздора они могут посеять запросто, и семена эти дадут кровавые всходы в виде соперничества, усобиц и нескончаемой кровной вражды. Но главное, кто бы ни победил в этой распре, твоему сыну долго не жить, потому что, пока он жив, он останется для победителя главной угрозой.

— Но это немыслимо. Мой сын — потомок Тимура, а жизнь родичей священна для всех членов нашего дома…

Голос Кутлуг-Нигор дрогнул, и она умолкла.

— Что мы должны сделать?

Исан-Давлат схватила Вазир-хана за руку, и он подивился тому, как сильна эта, казалось бы, иссохшая старуха. Впрочем, чему удивляться — она унаследовала не только кровь Чингисхана, но и его дух.

— Да, что мы должны сделать?

Бабур вышел из тени. Масляные лампы, установленные в стенной нише, осветили его напряженное лицо.

— Мы должны действовать быстро и решительно, — отрывисто произнес Вазир-хан. — Завтра, сразу после похорон его величества, твоего отца, нам следует немедленно объявить о твоем вступлении на престол. Прямо здесь, в крепости, в придворной мечети. Как только мулла совершит ритуал, назвав тебя владыкой перед лицом Аллаха, любой, кто осмелится оспорить твою власть, будет считаться предателем. Но, конечно, чтобы все прошло как надо, свидетелями церемонии должны стать верные люди. На моих воинов можно положиться. Да и многие из ферганской знати, думаю, охотно тебя поддержат — особенно, если ты пообещаешь наградить их за верность.

— Подай-ка мне бумагу, перо и чернила, — приказала внучке Исан-Давлат. — Нам не удастся провести эту ночь в трауре, оплакивая утрату, ибо бездействие грозит обернуться для нас еще худшей бедой. Я знаю, на кого можно положиться, а кто не заслуживает ни малейшего доверия. Иные глупцы не обращают на меня внимания, вообразив, будто я уже ослепла и оглохла от старости, но я все примечаю. И не доверю писцу послания, которые намерена сейчас составить: я напишу их сама. А тебе, Вазир-хан, следует позаботиться о том, чтобы каждое письмо попало к тому, кому оно адресовано. Если кто-то поинтересуется, что это за депеши ты рассылаешь, скажи — приглашения на поминальное пиршество. Отчасти так оно и есть, но одновременно это будет приглашение в мечеть, на церемонию провозглашения Бабура правителем. Я созываю всех заслуживающих доверия вождей, которых можно собрать сюда за полдня, и попрошу, чтобы сразу по завершении похорон они, без лишнего шума, не привлекая внимания, отправились в мечеть. Бабур, иди-ка сюда, садись рядышком и посвети мне лампой.

Спустилась ночь, крепость погрузилась в тишину, а старуха все писала и писала, прерываясь лишь для того, чтобы заточить перо или приказать принести еще чернил. Бабур дивился тому, как хорошо она разбиралась в сложных, запутанных родственных связях, дружеских отношениях, вражде и соперничестве между кланами и знатными семьями, прослеживая связи, восходившие чуть ли не ко временам Чингисхана, и впервые мысленно поблагодарил ее за то, что она, бывало, часами рассказывала ему о том, кто из племенных вождей друг, кто враг и, главное, — почему. А еще, глядя на решительную, суровую линию ее рта, он молча радовался тому, что эта сильная и мудрая женщина на его стороне.

Как только очередное письмо было написано, лист бумаги, заполненный турецкими письменами, складывали, запечатывали и вручали Вазир-хану, с тем чтобы он доверил его одному из своих людей. Вскоре снаружи, со двора, донесся отдававшийся эхом стук копыт уезжавших верхом гонцов. И лишь когда над туманом раздался призыв к молитве, Исан-Давлат отложила свое перо.