Читать книгу "Закат Америки. Впереди Средневековье - Джейн Якобс"

Культурная ксенофобия часто является следствием того, что культура утратила жизненную силу. Кто-то удачно назвал добровольную самоизоляцию оборонным сознанием. Армстронг характеризует такое сознание как сдвиг от логоса, то есть разума, с его духом, обращённым в будущее, всегда жаждущим знать больше и расширить зону компетентности и контроля над средой, к мифу, означающему торжество консерватизма, обращённого в прошлое, ища в фундаментальных представлениях опору и источник мировосприятия.

Оборонное, или фундаменталистское, сознание не только отгораживается от динамики влияний, генерируемых вовне, но и — в качестве вторичного эффекта — перестаёт влиять на внешний мир. К счастью для нашей культуры, прежде чем Месопотамия окончательно закрылась, некоторые из её одарённых учёных с наиболее открытым сознанием бежали в Италию, где присоединились к Везалию и другим предвестникам Просвещения, ведущим собственные битвы с духовным и интеллектуальным фундаментализмом. Учёные — беглецы из Месопотамии содействовали превращению университета в Падуе в ведущий центр разума в то самое время, когда европейская культура нуждалась в освобождении от оглупляющего предрассудка, будто все ценные мысли уже высказаны, а новые идеи, вроде той, что земля на целые эпохи древнее, чем утверждает миф, не нужны и опасны.

Большинство из тех преимуществ, какими располагал «плодородный полумесяц», было и у Китая; к тому же там выпадало больше осадков. Средневековый Китай удерживал первенство дольше. Большое число и высокая плотность населения создали там предпосылки для технологического лидерства. Среди множества нововведений были выплавка железа, компас, порох, бумага, печать с помощью наборных литер, ветряная мельница, бумажные деньги, фарфор и несравненного качества шёлковое производство. В начале XV века Китай правил морями, посылая грузовые суда (так называемый Золотой флот) к африканскому берегу через Индийский океан задолго до того, как Колумб пересёк Атлантику. Золотой флот насчитывал сотни кораблей, каждый из которых достигал в длину ста двадцати метров. Совокупность корабельных экипажей этого флота составляла двадцать восемь тысяч моряков. За много веков до того, как Королевский флот Британии научился бороться с Цингой в долгих плаваниях с помощью лимонного сока, китайцы решили проблему, снабжая каждый корабль запасом сушёных бобов. Их проращивали по мере надобности — ростки были первоклассным источником витамина С.

Даймонд задался вопросом: почему китайские мореходы не колонизовали Европу до того, как три португальских судёнышка Васко да Гамы начали колонизацию Восточной Азии? Почему китайские моряки не колонизовали западное побережье Америки? Как получилось, что Китай уступил технологическое первенство ранее столь отстававшей от него Европе?

В сложно организованной культуре Китая потеря огромных верфей отозвалась на всем экономическом механизме, задев при этом множество областей деятельности; не меньшее влияние оказала утрата дальней экспортно-импортной торговли. Застой Китая начался в 1433 году с «бури в стакане воды». Как отмечает Даймонд, более глубокой причиной, чем придворные интриги, было то, что Китай был прочно сцеплен политически: единственное решение могло остановить движение флотилий во всей стране. Он подчёркивал контраст: после того как Колумба отверг герцог Анжуйский, затем король Португальский, затем герцог Медины-Сидона, затем граф Медиа-Чели, он, наконец, нашёл свой счастливый шанс у Изабеллы и Фердинанда Испанских. Политическая раздроблённость Европы и соответственно децентрализация принятия решений создали для Колумба и для других исследователей принципиальную возможность, которой были лишены мореходы в куда более богатом и технически лучше оснащённом Китае. Единство, как и множество других вещей, хорошо в умеренных размерах. То же можно сказать и о раздроблённости решений. В 1477 году, когда в Китае была предпринята отчаянная попытка возродить трансокеанскую торговлю, всего лишь заместитель министра обороны не только запретил это, но и повелел уничтожить все документы, относившиеся к прежним заморским экспедициям. Он назвал эти тексты фальшивыми преувеличениями по поводу вздора, которого не видели глаза и не слышали уши. Он заявил, что корабли не привозили ничего лучшего, чем бетель, стволы бамбука, виноградное вино, гранаты, яйца страусов и прочая ерунда. Утрата карт, лоций и архивных записей привела к тому, что всякий интерес Китая к внешнему миру угас, а эпоха путешествий завершилась.

Неудачный выбор Китая при всей его случайности нанёс двойной удар: технологическое отставание дополнялось оборонным сознанием. В случае Китая мифом, которому уступили логос, стало конфуцианство — интеллектуальное и социальное наследие, состоящее из давних заветов. Считалось, что оно содержит в себе все необходимые правила поведения человеческих существ между собой и с окружающей средой.

Осуществлённый Даймондом анализ, элегантный и точный, пока действующими факторами являются география и климат, растения, животные и бактерии, даже демография, немедленно утрачивает чёткость и надёжность, как только возникает вопрос о решениях, принимаемых людьми. При этом, как признает сам автор, наука истории человечества была бы полным абсурдом, если оставить в стороне поведение человека. Его теория объясняет большинство результатов столкновений между победителями и побеждёнными в культуре. Но я полагаю, что он зря ограничил силу собственных доводов тем, как поставил ключевой вопрос: каковы преимущества, позволившие победителям одержать верх над побеждёнными?

Что если вывернуть вопрос наизнанку и спросить: что приговорило побеждённых? Ответ на подобный вопрос, сформулированный в форме принципа, звучит примерно таким образом: проигравшие сталкиваются с таким надломом, с таким сломом обстоятельств, что их институты не могут адаптироваться к нему адекватным образом, теряют связь с действительностью и распадаются. Так сформулированный принцип оставляет место переменам и даже рывкам, которые порождаются изнутри культуры, наравне с теми, что привносятся извне.

Известным примером изменений, привнесённых извне, служит отъем земель у охотничьего сообщества. В результате этого захвата в культуре были утрачены как практика, так и предания об удачной охоте. В 1994 году семидесятилетний житель Форт-Юкона, старейший в преимущественно индейской группе, объяснял: «Наша молодёжь пристаёт ко мне, чтобы я рассказал о прежней жизни охотников. Они думают, что это замечательно, просто здорово вновь вести такую жизнь вместо тех скучных занятий, к которым их готовят в школе. Они не могут понять, каким тяжким и ненадёжным делом была охота. Они знают слишком мало, чтобы выжить в лесу».

Примером рывка, порождённого изнутри, служит перешедший за критическую черту отлов трески, оставивший в конце концов без работы рыбаков из городков Ньюфаундленда. Одни приспособились, занявшись добычей камбалы и крабов (столь же чрезмерной), другие ушли на фабрики (почти во всех случаях недолговечные предприятия, организованные и субсидированные провинцией). Другие, особенно из числа молодёжи, перебрались в иные канадские города. Третьи пережидают кризис, живя надеждой, что до них дойдёт богатство, порождаемое нефтедобычей на морском шельфе. Ещё не забыто, как ловить треску, но будет забыто непременно, если не восстановятся рыбные ресурсы. Но на это после десятилетнего моратория на отлов не указывает ничто.