Читать книгу "Сталин и деньги - Арсений Зверев"

В моем Клинском уезде кадры были очень нужны. Новые товарищи и слышать не захотели, что я рассчитываю хоть месяц пожить в родной деревне. Мне дали на свидание с родными неделю, а потом сразу завалили поручениями. Я и оглянуться не успел, как был назначен секретарем агитационно-пропагандистского отдела уездного комитета РКП(б).

Чем же мы занимались в те дни? Первая наша задача состояла в разъяснении важнейших очередных мероприятий Советской власти. Возьмем, например, сентябрь 1922 года. В этом месяце ЦИК принял решение о праздновании Международного юношеского дня, учредил Российское телеграфное агентство, передал обычным государственным органам в связи с частичным улучшением продовольственного вопроса все дела Помгола (организации «Помощь голодающим»), заменял старые денежные знаки советскими рублями; Совнарком протестовал против империалистической блокады Черного моря. Начался октябрь – и опять масса событий: Совнарком издал постановление о выпуске банковских билетов и учреждении ломбардов на правах ссудных касс, началась решительная кампания по борьбе со взяточничеством, была введена постоянная зарплата для служащих, готовилось открытие Всероссийской сельскохозяйственной выставки, пришло известие об освобождении Владивостока от белогвардейцев и интервентов, начали чеканить золотые червонцы, пошла подписка на государственный заем и продажа билетов очередной лотереи, РСФСР пригласили на Лозаннскую конференцию.

Вот последовал ноябрь: опубликовали декрет о единовременном гражданском налоге и постановление об амнистии к пятой годовщине Октябрьской революции, прошли организация и проведение праздника, состоялись IV конгресс Коминтерна и II конгресс Профинтерна, трудовой и гужевой налог заменили денежным обложением, Дальневосточная Республика вошла в состав РСФСР. В декабре открылся III конгресс Коммунистического Интернационала молодежи, заседала Московская международная конференция по сокращению вооружений, состоялись X Всероссийский и I Всесоюзный съезды Советов, образовался Союз ССР. Обо всем этом следовало рассказать, подчеркнув политический смысл событий.

Что за сумбур! – подумает, пожалуй, иной читатель. Тут и ломбарды, и Коминтерн, и амнистия преступникам… Но на вещи нужно смотреть не только глазами сегодняшнего дня, а и переносясь в былое. Такое «двойное зрение» просто необходимо, если кто-нибудь хочет вжиться в эпоху и постичь внутреннюю логику ее событий. Ныне люди думают иначе, чем в 1922 году. Не та жизнь, не та обстановка… Тогда наших граждан волновало многое такое, над чем современное поколение даже не задумывается.

Когда, например, РСФСР пригласили участвовать в работе Лозаннской конференции, почти в каждой первичной партийной организации развязалась дискуссия, нужно ли принимать приглашение империалистов? Когда наши дипломаты поехали за границу, не один человек (кто – с теплой улыбкой, кто – с издевкой, а кто – и с недоумением) считал обязательным поделиться своими мыслями по поводу того, что советские государственные деятели, вчерашние борцы революции, сочли необходимым надеть «буржуйское платье» – давно, казалось, позабытый фрак. Зато я никогда не забуду накаленной атмосферы собраний, принимавших негодующие резолюции протеста против того, что некоторые страны отказались последовать советскому призыву о разоружении, провозглашенному на Московской конференции.

Рассказывать обо всем этом населению и вести агитационную работу было очень трудно, прежде всего из-за отсутствия необходимой материальной базы. Поэтому главным оружием агитации и пропаганды были выступления, горячее большевистское слово. Не раз случалось, что весь состав укома разъезжался по городкам и деревням уезда, чтобы в непосредственном общении с трудящимися донести до них голос партии.

На кого же мы опирались в нашей нелегкой работе? Надо сказать, что диктатура пролетариата была отнюдь не отвлеченной политической фразой, а практической реальностью. Именно от рабочего класса, его сплоченности и революционной решимости зависел тогда успех нашей агитации, результат воплощения в жизнь политики Коммунистической партии. Клинский уезд, слабо развитый в промышленном отношении, представлял в этом плане не очень благоприятную картину. В 1922 году в Клину имелось лишь несколько мелких предприятий; партийная прослойка даже среди рабочих была сравнительно невысокой. К началу 1923 года в уезде насчитывалось 446 коммунистов, из которых 282 жили в деревнях. Партячейка на среднем по размерам предприятии состояла обычно из пяти – десяти человек. Конечно, иной была картина, скажем, на Большой Высоковской фабрике, но это – исключение.

Особые трудности испытывали мы при проведении агитационно-пропагандистской работы на селе. Там первой нашей опорой служили сельсоветы. В 1923 году из 665 работников всех 168 сельсоветов только 23 являлись коммунистами и 26 – комсомольцами. Из 65 сотрудников 15 волостных исполкомов лишь 23 состояли членами РКП(б) и РКСМ. Остальные сельские большевики и коммунистическая молодежь жили в разных деревнях. Сплошь и рядом встречались селения, где совсем не было коммунистов. Политический актив в таких населенных пунктах мы создавали, ведя работу среди бедняков, а потом уже с его помощью старались вовлечь в любое дело остальную часть жителей.

Поднять общий уровень культурного развития, помочь скорейшей ликвидации неграмотности – это была также неотложная задача. Сельское население было в массе своей неграмотным. Большое значение придавал поэтому агитпроп-отдел маленьким очагам культуры, распространявшим свет знания. До революции Клин не мог тут ничем похвастаться. Изредка клинский рабочий покупал билеты в «Электричку» (кинотеатр Беликова). Библиотека общества трезвости, в которой имелось до тысячи томов книг, и купеческо-дворянский клуб были ему, конечно, недоступны. Зато пролетарий мог свободно зайти в любую из пяти городских церквей и в любой из пятнадцати трактиров.

Советская власть постаралась даже в те трудные годы как можно скорее развить сеть подлинных очагов просвещения. В 1923 году в уезде насчитывалось уже 33 библиотеки (в том числе семь в Клину), шестнадцать изб-читален, два народно-крестьянских дома, восемнадцать клубов, пять театров, два кинотеатра, два музея. Выпускали разносторонне подготовленных рабочих и техников Владыкинское и Соголевское фабрично-заводские училища. Действовали помимо обычных детских школ до двадцати пунктов ликвидации неграмотности и одиннадцать школ для малограмотных.

Для того чтобы читатель лучше понял дух времени, приведу некоторые примеры. Вот выступаю я, скажем, в Клинской городской школе имени Законова. Меня слушают учителя, часть которых, пришедшая из дореволюционной школы, настроена по отношению к Советской власти скептически. После выступления сыплются вопросы, некоторые – с подковыркой или даже провокационного содержания. В ответ на один из вопросов привожу скромную цифру: в 1920 году в нашем уезде на каждую 1000 человек населения умирало 27, а рождались 22, теперь же, то есть в 1922 году, умирают 24, а рождаются 38. Гремит овация. Принимается правильная резолюция, а учителя все без исключения наперебой стараются после собрания пожать членам укома руки. Нас долго не отпускают – делятся своими планами…

Наступил 1923 год. Я встретил его в дороге, возвращаясь в город из села Дулепова, где выступал перед служащими конного завода. Выступление прошло удачно. Со вниманием выслушали начало речи с непременным в то время рассказом о международном положении, оживленно реагировали на сообщения о последних мероприятиях Советской власти, о жизни нашего уезда. Потом долго беседовали по душам. Под конец выяснилось, что несколько рысаков-производителей конзавод отправляет в Клин, откуда они железной дорогой будут следовать в Москву. Воспользовавшись оказией, я сел в сани, и меня первый (и последний) раз в жизни «прокатили на вороных», но только в хорошем смысле этого выражения. Скрипели полозья, разлетался в стороны снег, и не хватало только бубенцов. Заводской кучер резко осадил в городе перед укомовской дверью. И первым, кого я встретил, вылезши из саней, был председатель укома.