Читать книгу "Крысоlove - Ева Пунш"

После обеда пошел долгожданный снег – и пошел он крупно, широко, щедро, будто отдавая долг за своей опоздание. Лес оказался облеплен свежим снегом в считанные минуты, таять тот и не думал. Виктор, вернувшись из леса, где любовался этой белоснежной сказкой, серьезно сказал мужикам:

– С выпивкой на сегодня завязываем! Завтра пойдем.

Мужики заворчали недовольно, но тихо, будто они были пионерами, а Виктор их вожатым. Но алкоголь послушно со стола убрали.

Снег шел и шел до самой темноты. Колян зажег фонарь, подвешенный к низкой потолочной балке, и предложил расписать «пулю». Сергей с Максом шумно обрадовались и стали звать Виктора – четвертым. Виктор почему-то согласился, опять-таки по причине того, что сидя с ними за одним столом, коротая вечерок – проще будет проследить, чтобы «зубровка» или даже Cameron Brig не вернулись обратно к этому столу.

Игра сначала шла вяло, и разговор тоже не вязался. Первые три круга – просто крутили распасы, и Виктор все три круга сидел на прикупе. Прикуп он честно не смотрел, и когда Колян предложил ему «падать впополаме» – решил глянуть. Три масти были чистые и короткие – семь, восемь; семь, восемь; и семь, восемь, девять. А вот на первых без прикупа можно было подсесть – семь, девять, дама. Колян очень хотел упасть, Виктор кивнул – и выкинул прикуп – валет и король пик.

– Две пики – не одна пика!

Колян непонятно чему обрадовался. Записали. Его рука была первой. Виктор даже снос смотреть не стал, все было чистенько. Потянулся и встал из-за стола – выйти еще глянуть на снег. И тут грянул гром. Колян зашел на мизере в пику – семеркой. Гром был что надо, но паровоз все же не загудел, всего две взятки. На семерку ушел туз и десятка. Потом у Коляна отъели его чистые малки, а под оставшуюся пику – зашли в восьмерку.

Виктор потом много раз возвращался в памяти к этому моменту и все не мог понять, почему, почему же Колян снес прикуп, зачем он оставил именно даму. То, что он вообще в пику зашел – Виктор даже и понять не пытался. Гору они вдвоем с Коляном открыли, как и договаривались – «впополаме».

А наутро Коляна застрелили.

III

В качестве эпиграфа:

Что может быть отвратительнее музыки! Я никак не могу понять, почему люди, которые жрут блины, не говорят, что они занимаются искусством, а люди, которые жрут музыку, говорят это. Почему вкусовые «вулдырчики» на языке менее возвышенны, чем барабанные перепонки? Физиология и физиология. Меня никто не убедит, что в гениальной симфонии больше содержания, чем в гениальном салате.

Если мы ставим памятник Моцарту, мы обязаны поставить памятник и господину Оливье. Чарка водки и воинственный марш в равной мере пробуждают мужество, а рюмочка ликера и мелодия негритянского танца – сладострастие.

Эту простую истину давно усвоили капралы и кабатчики.

Анатолий Мариенгоф. Циники

1

Ася знала, что такое голод. Она знала, что такое голод – не понаслышке. Знала, что такое голод, и не знала, что такое любовь. Но Ася смутно догадывалась, что природа этих явлений – любви и голода – одинакова. И причина ее знаний и незнаний тоже – одинакова.

Ася была детдомовской.

Потом она стала взрослой, и ей было странно и даже страшно слышать, когда такие же дети, как и она, воспитанники детских домов – жаловались на то, что в их детстве не хватало игрушек, или красивой одежды, или одиночества, отдельного пространства, каких-то своих личных вещей, типа персонального компьютера или собственных лыж.

Асе не хватало только еды и любви, об остальном она и не задумывалась.

В детстве еда занимала все ее мысли, она придумывала собственные философские построения, религию, науку, искусство – целый мир, где главной ценностью была еда. Слегка презрительно относилась к тем, кто не понимал этой великой ценности. Это были люди, у которых отсутствовал вкус. Буквально. Они сами казались Асе безвкусными, потому что были лишены возможности – приобщения к таинству. Такие люди были будто слепые или глухие, они были лишены одного органа чувств, для Аси – самого главного. Некоторые из этих «безвкусных» – не были равнодушны к еде, но они действительно не понимали вкуса. Им было все равно – что вкушать. Много, горячей еды – жрать. Ася даже плакала от отчаянности, когда жизнь сталкивала ее с такими лишенцами. Она пыталась им объяснить, что «вся еда – вкусная». Что просто надо научиться ее чувствовать, пробовать, понимать.

Она даже пшенную кашу, самую обычную, пустую на воде пшенную кашу – не ела, а вкушала, представляя, какие добавки, специи, сиропы – могли бы уточнить ее вкус, а какие – расширить гамму, не нарушая общей гармонии. Еду очень легко было испортить, Ася это знала. Если наплевать на нее. Не хотелось задумываться – в буквальном ли смысле плевали на еду их детдомовские поварихи или только в переносном. Возможно, просто воровали. Еды всегда было мало, очень мало, и довольно часто ее подавали в совершенно несъедобном варианте.

Но Ася как-то с детства понимала, что не еда в этом виновата, не сам изначальный продукт. Еда вся-вся-вся была вкусная и прекрасная. Еда была не от поварих, а от бога. «Хлеб наш на сей день». Хорошо бы напрямую. Посредники в виде директора детского дома и поварих – все портили.

Когда Ася впервые прочла Евангелие, ее ужасно возмутила притча с участием сестер Лазаря. Мария и Марфа. Марфа стала для Аси главной святой. Марфа кормила бога, Марфа знала – в чем смысл и в чем таинство.

Асе хотелось миссионерствовать, ей хотелось до всех донести – как это важно, нужно, священно. Еда.

В четырнадцать лет, выйдя из детдома – она прямиком отправилась в кулинарное училище.

Нет, ее там ничему не научили.

«Сливочное масло не является кулинарным жиром. Это ароматическая добавка, которая может быть использована в мизерных количествах. Баловство для домашних рецептов, везде читайте – вместо масла – маргарин».

Маргарин не был едой. Он был обманкой. Выпускники кулинарного училища выходили на практику, вооруженные до зубов – подобными уловками и обманками.

2

Ася чуть не завалила практическую часть экзамена по спецтехнологиям, когда не смогла съесть – то, что они готовили всей группой под зорким взглядом преподавателя. Преподавателя этого предмета, а точнее преподавательницу, звали Тамара Ивановна. Она не хуже Аси знала, что такое голод, она родилась в блокадном Ленинграде – в самом начале блокады.

Но трепета по отношению к еде не испытывала. Ее девиз был: «Все полезно, что в рот полезло». Дело было не во вкусе, а в насыщении необходимым количеством калорий. Для работников тракторных бригад требуется определенное количество калорий, для работников искусства – совсем другое. Она орала и топала ногами на Асю, когда та попыталась слить воду – после варки макарон.