Читать книгу "Звонок мертвецу. Убийство по-джентльменски - Джон Ле Карре"

Для Смайли это был совершенно иной мир: ярко освещенные коридоры, по которым сновали с иголочки одетые молодые люди. Он чувствовал себя пешеходом среди моря автомобилей, ощущал свою старомодность и ностальгировал по неухоженному, построенному угловатыми уступами зданию в Найтсбридже, где все когда-то начиналось. Этот дискомфорт нашел отражение даже в его внешности — он словно бы заметно сдал физически, еще больше ссутулился и походил на жабу, как никогда прежде. Он часто моргал, за что его прозвали Кротом. Но вот его молоденькая секретарша обожала своего шефа и за глаза называла исключительно «мой очаровательный медвежонок».

Теперь Смайли считался уже слишком старым, чтобы выполнять задания за рубежом. Мастон сам недвусмысленно объявил ему об этом:

— Вы, дорогой коллега, слишком истощены перипетиями войны. Вам, старина, лучше оставаться на родине и следить, чтобы не погас огонь в нашем домашнем очаге.

Но это лишь отчасти объясняет, почему в два часа ночи на четвертое января Джордж Смайли сидел в лондонском такси, направлявшемся на Кембридж-серкус.

Глава 2

Мы никогда не закрываемся

В такси он чувствовал себя в безопасности. В безопасности и тепле. Причем тепло было контрабандой похищено из постели и пронесено через сырость январской ночи.

А ощущение безопасности возникало от нереальности происходившего: это его призрак ехал сейчас по улицам Лондона, обращая внимание на грустные фигуры поздних искателей развлечений, прятавшихся под стандартными черными зонтами, и на проституток в подарочных обертках из прозрачных полиэтиленовых плащей. Это всего лишь его призрак, решил он, мог очнуться от глубокого сна и прекратить трезвон телефона на прикроватном столике… Оксфорд-стрит… Почему именно Лондон из всех столиц мира ночью терял свое неповторимое лицо? Укутываясь плотнее в пальто, Смайли не мог припомнить ни одного другого города от Лос-Анджелеса до Берна, который с такой легкостью отказывался от ежедневной борьбы за свою уникальность.

Такси свернуло на Кембридж-серкус, и Смайли резко выпрямился на сиденье. Он вспомнил, почему звонил дежурный офицер, и от воспоминания окончательно вышел из дремоты. Разговор он запомнил дословно, что для его памяти было равносильно небольшому подвигу, которого она давненько не совершала.

— Вас беспокоит дежурный офицер, Смайли. У меня на линии ждет Советник…

— Смайли? Говорит Мастон. Это вы проводили в понедельник беседу с Сэмюэлом Артуром Феннаном из министерства иностранных дел, или я ошибаюсь?

— Да… Да, это был я.

— В чем там суть дела?

— Анонимное письмо с обвинением в принадлежности к компартии во время учебы в Оксфорде. Обычный разговор с санкции директора по безопасности.

(Феннан не мог нажаловаться, подумал Смайли, он знал, что я снял все вопросы. Не было ничего необычного. Абсолютно ничего.)

— Вы не пытались надавить на него? Скажите мне откровенно, Смайли, между вами возникла враждебность?

(Боже, судя по голосу, он напуган. Неужели Феннан смог натравить на нас весь кабинет министров?)

— Нет. Напротив, беседа протекала исключительно в дружеских тонах. Мне кажется, мы понравились друг другу. Должен признать, я даже в некотором смысле вышел за привычные рамки.

— В каком смысле, Смайли? В каком?

— Я более или менее ясно дал ему понять, что волноваться не о чем.

— Что?

— Я сказал ему, что беспокоиться не стоит. Мне показалось, что он несколько взвинчен, я счел своим долгом унять его волнение.

— Что конкретно вы ему сказали?

— Сказал, что хотя не имею полномочий делать такие заявления официально от имени нашей службы, у меня нет причин полагать, что мы снова потревожим его по данному вопросу.

— И это все?

Смайли секунду помедлил с ответом — он прежде никогда не знал подобного Мастона, до такой степени не уверенного в себе.

— Да, это все. Абсолютно все. (Он ни за что мне этого не простит. Вот тебе и прославленная невозмутимость, кремовые рубашки, серебристые галстуки и изысканные обеды с министрами!)

— Он утверждает, что вы подвергли сомнению его лояльность, что его карьере в МИДе теперь конец, что он стал жертвой клеветников, которым хорошо заплатили.

— Что-что он утверждает? Он, вероятно, просто сошел с ума. Ему прекрасно известно, что все подозрения с него сняты. Чего он добивается?

— Ничего. Он мертв. Покончил с собой в десять тридцать прошлым вечером. Оставил письмо на имя министра иностранных дел. Полицейские позвонили одному из его секретарей и получили разрешение вскрыть письмо. После чего информировали нас. Теперь не избежать расследования, Смайли. Вы ведь уверены, не так ли?

— Уверен в чем?

— Ладно, оставим это. Приезжайте как можно скорее.

Ему потребовалась целая вечность, чтобы вызвать такси. Он позвонил по телефонам трех парков, но нигде не ответили. Наконец в гараже на Слоун-сквер трубку сняли, и Смайли ждал, стоя в пальто у окна спальни, пока не заметил подъехавшую к его дверям машину. Ему это напомнило бомбардировки, пережитые в Германии: такое же нереальное ощущение тревоги посреди глубокой ночи.

На Кембридж-серкус он остановил такси в ста ярдах от входа в контору — отчасти по привычке, отчасти чтобы в голове немного прояснилось перед ожидаемым потоком вопросов Мастона.

Показав пропуск констеблю в вестибюле, он медленно дошел до лифта.

Дежурный офицер с заметным облегчением поздоровался, когда он вышел на нужном этаже, и они вместе двинулись вдоль коридора с окрашенными в светло-кремовый цвет стенами.

— Мастон уехал на встречу со Спэрроу в Скотленд-Ярд. Там началась свара из-за того, какому из полицейских управлений вести дело. Спэрроу кивает на особый отдел, Ивлин настаивает на уголовном розыске, а полиция графства Суррей пока еще вообще не знает, что случилось на их территории. Дальше ехать некуда. Пойдем и выпьем кофе в норе, отведенной для дежурных офицеров. Кофе паршивый, но лучше, чем ничего.

Смайли был рад, что в эту ночь дежурил Питер Гиллам. Образованный, вдумчивый сотрудник, чьей специальностью был спутниковый шпионаж, а по натуре — добрая душа, у кого всегда можно было одолжить расписание пригородных поездов или перочинный ножик.

— Из особого отдела позвонили в пять минут первого. Жена Феннана ходила в театр и нашла его только по возвращении домой в десять сорок пять. Она и вызвала полицию.

— Он жил где-то в Суррее, как я понял?

— В Уоллистоне рядом с кингстонской объездной дорогой. Буквально на границе Большого Лондона. Когда полицейские приехали, на полу рядом с телом нашли письмо на имя министра иностранных дел. Старший инспектор позвонил главе службы констеблей, тот связался с дежурным в министерстве внутренних дел, который, в свою очередь, поставил в известность клерка из МИДа. Так они добились разрешения вскрыть письмо. И вот тут началась свистопляска.