Читать книгу "Гадание на розах - Абигайль Кейси"

Глава 5 НЕРУШИМАЯ КЛЯТВА

От досадных воспоминаний студенческой поры Глорию отвлекла немка, широкая в бедрах и плечах.

В своем желто-черном наряде туристка из Германии походила на огромную пчелу, жаждущую нектара. И низкий голос, и речь с баварским готическим акцентом напоминали грубоватое и назойливое жужжание.

— Зер гут! Зер гут. Зер гут.

Немецкая упитанная пчела вилась рядом с фамильной бабушкиной розой — «Ночной поцелуй».

— Аромат зер гут.

— Еще какой гут, — одобрительно улыбаясь, подтвердила Глория. — Еще какой!

Дородная пчела обогнула роскошный куст.

— Колер — зер гут.

Глория поддержала оценку:

— Что гут, то гут.

Пчела то приостанавливалась, тяжеловато и рискованно нагибаясь, то вновь продолжала осмотр.

— Веточный каркас — зер гут.

Глории было весьма приятно слышать грубоватые комплименты бабушкиному сорту.

В немецкой пчеле угадывалась начинающая любительница по цветочной части.

Глория хотела было дать несколько профессиональных советов заокеанской любительнице, но мысли аспирантки с черенков, окучивания, привоев и подкормки упорно срывались на реальность, которая была переполнена лишь нарастающим и нарастающим ощущением бездонной любви, бездонной, как синее-пресинее осеннее чистое небо.

Немецкая пчела, замерев, проштудировала табличку, на которой указывался штат, название розы и фамилия селекционера.

— Фройляйн, я обалдеваю: «Поцелуй ночи»!

— «Ночной поцелуй», — уточнила Глория.

Любознательная немецкая пчела не унималась.

— Фройляйн, только ответьте мне на один вопрос, если вас не затруднит.

— С большим удовольствием.

— Почему здесь, в саду, так много Дюбуа?

Глория, не выдержав, рассмеялась — заливисто и раскованно.

— А что я сказала такого смешного? — возмущенно загудела недоумевающая пчела.

Глория посерьезнела и собралась, как на семинаре перед аудиторией первокурсников.

— Да нет, все правильно, фрау.

— Правильно?

— Просто Дюбуа — это такая розовая династия.

— О, данке шен!

— Извините, фрау, а как будет по-немецки «взаимная любовь»?

— Любовь? — растерянно переспросила пчела. — Взаимная?

Глория терпеливо ждала ответа на вопрос не по теме.

— Я не понимаю! — возмутилась пчела. — А какое отношение любовь имеет к розам?

— Самое непосредственное! — В голубых до неестественности глазах Глории искрила нарождающаяся страстность. — Самое непосредственное!

Когда немецкая пчела, так и не ответив на неуместный вопрос, продолжила экскурсию в глубь сада, влюбленная аспирантка преклонила колени перед бабушкиной розой. Глория Дюбуа, молитвенно сложив ладони, поклялась, что если выпадет удобный момент, то она не только откроет русому незнакомцу свое чистое, высокое и сокровенное чувство, но еще и обязательно расскажет кареглазому симпатяге и про Варфоломеевскую ночь, и про индейцев, снимающих женские скальпы, и про скитания от Великих озер до Миссисипи.

Глория поднялась с колен и деловито отряхнула джинсы от увядшей листвы и прелых лепестков.

А получив искреннее подтверждение обоюдности чувств, она поведает избраннику о свой Безымянной красавице, о своем благородном первенце, о своей белой розе, которая невольно и оказалась главной причиной случившейся любви.

Хотя сегодняшнее утро почти ничем не отличалось от предыдущих, не считая улучшения погоды и неурочного пробуждения…

Глава 6 ПАРИЖ КАК БУДИЛЬНИК

Третья неделя сентября выдалась в Луизиане непривычно ненастной.

Ливень за ливнем.

А в понедельник четвертой недели наконец-то выглянуло солнце.

Тучи рассосались еще ночью, и как только забрезжил рассвет, стало ясно, что день обещает выдаться прекрасным.

Аспирантка местного университета Глория Дюбуа, наверное, была единственной из всего кампуса, кто бодрствовал в столь ранний час.

Исключая, конечно, лаборантов, обремененных непрерывными круглосуточными опытами.

Да влюбленных студентов, одуревших от поцелуев.

Глорию Дюбуа в неурочное время разбудил мобильник, принявший вызов из Франции.

Сумасшедшая мамочка — разумеется, тоже Глория и тоже Дюбуа — со свойственным ей эгоизмом меньше всего заботилась о разнице часовых поясов, вероятно предполагая, что на общение они не распространяются, и если в Париже вечер, то как может быть утро в Батон-Руже, раз он тоже имеет французское название?

— Короче, Гло, целую!

— Взаимно.

— Поздравляю!

— С чем?

— Да все шикарно, дорогуша!

— Что шикарно? — сонно пробормотала Глория, пытаясь одновременно выпутаться из самого сладкого предрассветного сна и включиться в мамочкин напористый энтузиазм.

— Они тебя взяли!

— Кто взял? Куда?

— Да ты что, оглохла, что ли?

— Мам… Я просто… Еще сплю…

— Ой, прости, бэби!

Парижская маман, наконец-то спохватившись, мгновенно перевела энергию в правильное русло. Она немного помолчала, дав дочурке окончательно проснуться. Не больше пары секунд.

— Ну ладно, потом выспишься, это неважно! — Голос энергичной мамочки вновь обрел торжественные обертоны: — Я долго ругалась, стучала кулаком, доказывала и добилась!

— Чего, мам? Я не понимаю!

— Бэби! Твоя роза прошла на выставку!

Полусонное и квелое состояние разбуженной девушки мгновенно преобразилось в эйфорическое и чуть недоуменное.

— Прошла?

— Ну конечно, бэби!

— Ты меня не разыгрываешь?

— Ага, мне больше заняться нечем…

Угадав легкую обиду в фальшивом сопрано у пробивной француженки маман, молодая американка смягчила обмен репликами.

— Мам, я дико счастлива.

— Я тоже.

— Как бы мне хотелось сейчас забраться на Эйфелеву башню…

— Это зачем еще на башню?

— Чтобы прокричать на всю Европу — нет, на весь мир, — что я тебя обожаю!

— Нет, бэби, тебе явно пора замуж.

— Мам, расскажи лучше, как все было.

— Да, комиссия согласилась… после долгих споров. Ну… ты знаешь, почему.

— В Европе не любят американцев.