Читать книгу "Сияние. Роман о радостях любви и горечи урат - Еран Тунстрем"

Я схватил отца за руку, не замечая, что говорю в микрофон, и потому мой голос по сей день сохранился где-нибудь в музее голосов:

— Кто тут настоящий — мы или они?

— Сейчас мы все настоящие. Это американцы, тренируются для высадки на Луну; ты смотри — молчок о том, что видел.

— А почему они здесь, у нас?

— Потому что Исландия больше всего похожа на Луну.

— Жуть какая. Будто в открытом космосе.

— А мы и находимся в космосе, Пьетюр. Далеко-далеко. И между прочим, таких мест, как вот это, много. Это твоя страна, и ты должен научиться любить ее.

— Нелегкая задача.

— Любить красивое невелика хитрость. Выжать из камня одну-единственную капельку молока намного труднее.

— А я все-таки думаю, лучше бы переехать в какую-нибудь другую страну; зачем нам жить здесь? Зачем?

— Затем, что средь серого камня рдеют горные васильки и смеется белая кашка. Затем, чтобы раз в году отправиться в Глухомань и вспомнить, что мы — крупицы космической грезы.

— Ты сделаешь об этом программу?

— Спрячу до поры до времени.

~~~

«Спрячу до поры до времени».

Где бы ни находился, я всегда черпал большое утешение в «Собрании папиных неудач» — так я называю архивные записи, спрятанные до поры до времени. Ведь чтобы замаскировать наш комплекс неполноценности и поддерживать в народе хорошее настроение, прирожденного оптимиста Халлдоура посылали в разные концы света готовить программы, не только о рыбе, и каждый раз он умудрялся доказать, что везде куда хуже, чем дома.

Думается, никогда я не бываю так близко к нему, как у магнитофона, когда его шумные вздохи и покашливания прерывают какого-нибудь краснобая, у которого он берет интервью. Сколько же энергии потрачено, чтобы вырезать собственные реплики. Множество восклицаний вроде «Да что вы говорите!», «Неужто правда?», «В жизни не слыхал ничего подобного!». Я прямо воочию вижу искреннее удивление на его лице, когда он совершает эти смертные грехи репортера. Да, в первозданном виде его радиопрограммы отнюдь не были шедеврами. Одну из самых любимых моих записей я берегу как зеницу ока.

ИНТЕРВЬЮ

С ГЕНРИ МИЛЛЕРОМ

Вдалеке музыка Элвиса Пресли. Шум морского прибоя, шорох песчаного камыша. Знакомое дыхание, резкий гудок автомобильного клаксона. Отец: «Ой-ой-ой, чуть под колеса не угодил… Н-да, гм, мы находимся на берегу огромного Тихого океана, в канаве, ой, тут несколько мокровато…» И снова, другим голосом: «Жара в Калифорнии адская. В нескольких сотнях метров отсюда, на пляже, кишат на солнцепеке обнаженные тела, блеск женских… я повторяю… Мы находимся среди адской жары Великого Юга, в Калифорнии, в пляжном раю, полном шаловливых женщ… гм… людей и женщ… Я приехал сюда взять интервью у писателя и женолюба Генри Миллера. Наверху среди пальм виднеется его дом, который мне показали аборигены, вертушка поливалки на газоне, гамак лениво покачивается от ветра — нипочем не догадаешься, что здесь живет один из величайших писателей современности… ну а теперь надо выбираться из канавы… ох и грязища, не забыть в гостинице отдать брюки в стирку… гм… сейчас я иду по траве, и надо сказать, кругом чувствуются следы шаловливых женщ… не без того… буйная жизнь ради наслаждения и любви… надо будет продумать формулировку… я подхожу к двери, стучу… тук-тук-тук, жду, признаться, с некоторым напряжением, как вернусь в гостиницу, обязательно позвоню Пьетюру, тсс, кто-то идет… дверь открывается… Oh good morning, excuse me, I am a reporter from the Icelandic radio, I wonder if it is possible to talk to Mr Miller? Who? Mr Miller, Mr Henry Miller?[7]

Женщина: I don’t know any Miller. Кричит: Hey, Oscar, do you know any Miller, Henry Miller?[8]

Отец шепчет: The writer, the famous writer, he is supposed to live here[9]. — Not in my house. We don’t read books, do we, they are dirty[10]. Мужчина, теперь уже у двери: Brenda, I take care of this[11]. Женщина уходит. Мужчина: Oh, Henry, Henry Miller, the pornographer? He doesn’t live here. You see that house over here, there he lives, but he does not live there now, he is in Paris…[12]Упавший голос отца: So he is not here[13].»

Тут запись резко обрывается.

В тот раз отец улизнул от бдительного ока ревизоров, потому что за несколько дней на пляже сумел сварганить документальную передачу под названием «Тихие деньки на Великом Юге».

Но последней каплей, которая, так сказать, переполнила чашу, стал репортаж из дома отставного министра социального обеспечения. Из надежного источника отец узнал, что министр, в прошлом водопроводчик, бесплатно провел воду на дачу своего шурина, премьер-министра, и получил за это в концессию фабрику, производящую сушилки для посуды и щетки для ее же мытья. Отцу нужно было искупить свою осечку на Тихом океане, и, поскольку наших берегов аккурат достигло понятие «журналистское расследование», он надеялся вскрыть богатую жилу коррупции, — однако же его сигнальная система не отличалась искушенностью по части общественных игр, и кто-то, видимо, вздумал над ним подшутить. А отец сгустил краски, расписывая, как однажды субботним вечером министр социального обеспечения тряхнул стариной, проложил трубы, после чего они с шурином выпили по стаканчику грога. В свои пятьдесят лет отец еще знать не знал, что, за исключением некоторых фундаменталистов, никто не упускает возможности сделаться коррупционером, — и вот результат: крайне возбужденный разговор, несколько испорченных пленок, а в довершение всего к отцу в кабинет ворвался разъяренный директор радиостанции: «Кого, черт тебя подери со всеми потрохами, интересует, откуда взялась фабрика сушилок и щеток для посуды?!» Засим отец расстался с должностью совершенно «free floating intellectual»[14]и был водворен туда, где ему пришлось оставаться довольно долго. «Ты же здорово разбираешься в рыбе».