Читать книгу "Поймай меня, если сможешь - Фрэнк У. Абигнейл"

Удивительное дело, но в ожидании встречи в верхах между отцом и Mobil я ничуть не угомонился, продолжая жульничать с кредиткой и спуская добычу на очаровательных дам, хотя и осознавал, что надуваю собственного отца. Распалённая похоть заглушает голос совести.

В конце концов следователь Mobil явился к отцу в магазин.

— Мистер Абигнейл, вы владеете нашей картой уже пятнадцать лет, и мы очень ценим вас как клиента. Вы получили высший кредитный рейтинг, вы никогда не задерживали платежи, и я пришёл вовсе не за тем, чтобы досаждать вам по поводу счёта, — извиняющимся тоном сказал агент озадаченному отцу. — Мы недоумеваем, сэр, и хотели бы узнать одну вещь: как, чёрт возьми, вам всего за три месяца удалось так накрутить счёт за бензин, масло, аккумуляторы и шины для единственного Форда 1952 года выпуска? За последние шестьдесят дней вы поставили на него четырнадцать комплектов шин, за последние девяносто дней купили двадцать два аккумулятора, а десять литров бензина он сжигает меньше чем за семь километров. У нас складывается впечатление, что в нём даже нет крышки картера и поддона… Вам не приходило в голову поменять этот автомобиль на новый, мистер Абигнейл?

Отца как холодной водой окатили.

— Да я даже не пользовался своей картой Mobil, она у сына, — проговорил он, опомнившись. — Наверно, тут какая-то ошибка.

И тогда следователь выложил ему на обозрение не одну сотню квитанций Mobil — и на каждой красовалась моя подпись.

— Да как он мог?! И зачем?! — воскликнул папа.

— Не знаю, — отвечал агент. — Не спросить ли его самого?

Так они и поступили. Я начал было отпираться, но не убедил ни того, ни другого. Думал, папа будет вне себя, но он больше недоумевал, чем гневался.

— Послушай, Фрэнк, — предложил он, — если скажешь, как ты это сделал и зачем, мы обо всём забудем. Наказывать тебя я не стану, а счета оплачу.

Отца я всегда считал своим парнем, за всю жизнь он не солгал мне ни разу, и я тотчас же покаялся:

— Это всё девушки, — вздохнул я. — Они творят со мной что-то странное, даже не могу объяснить.

Папа со следователем понимающе кивнули, и папа ласково положил руку мне на плечо.

— Не огорчайся. Это не в силах объяснить сам Эйнштейн.

Но если отец меня простил, то мама решила мне ничего не спускать. Инцидент её искренне огорчил, а всю вину за мои преступления она взвалила на папу. А поскольку официально я по-прежнему находился под её опекой, мать решила избавить меня от пагубного влияния отца. И что хуже, по совету одного из святых отцов из Католического благотворительного общества, к которому она всегда принадлежала, мать упекла меня в частную школу для трудных подростков в Порт-Честере, штат Нью-Йорк, при католическом монастыре.

В качестве колонии для малолетних преступников эта школа не выдерживала никакой критики, смахивая более на шикарный летний лагерь бойскаутов, чем на исправительное заведение. Я жил в опрятном коттедже в компании ещё шестерых парнишек, и не считая того, что нам не позволяли покидать территорию городка и неусыпно за нами присматривали, никаких лишений мы не испытывали.

Святые братья, заправлявшие школой, отличались благодушием, ведя практически такой же образ жизни, что и их подопечные. Ели мы все в общей столовой; кормили нас вкусно и вволю. Там был кинотеатр, телевизионный зал, комната отдыха, бассейн и спортзал. Я даже толком не знаю, сколько ещё сооружений для отдыха и спорта имелось к нашим услугам. Учились мы с восьми утра до трех часов дня с понедельника по пятницу, а в остальное время были предоставлены самим себе. Монахи не распекали нас за злодеяния и не донимали душеспасительными разглагольствованиями, а чтобы напроситься на наказание — обычно выливавшееся в домашний арест в коттедже на пару дней — следовало учинить настоящий погром. Я ни разу не видел ничего подобного этой школе, пока не угодил в американскую тюрьму, и потом часто гадал, не заправляет ли тайком Католическое Благотворительное Общество федеральной пенитенциарной системой.

Несмотря ни на что монашеская жизнь меня достала, хотя и казалась вполне сносной. Своё заточение в стенах школы я воспринимал как наказание, к тому же незаслуженное. В конце концов, папа меня простил, а он-то и был единственной жертвой моих преступлений. «Так какого же чёрта я тут торчу?!» — вопрошал я себя. Но больше всего меня бесило в школе отсутствие девушек. Вход женщинам туда строго возбранялся, и даже увиденная издали монашка могла бы повергнуть меня в совершенный экстаз.

Но узнай я, что стряслось с папой во время моей отсидки, я бы расстроился гораздо больше. В подробности отец не вдавался, но пока я был в школе, он столкнулся с какими-то финансовыми проблемами и лишился своего дела.

Его раздели буквальна догола. Ему пришлось продать дом, два больших Кадиллака и всё остальное, что представляло какую-то материальную ценность. За каких-то пару месяцев от образа жизни миллионера он перешёл к тусклому прозябанию и жалкому существованию почтового клерка.

Именно им он и был, приехав забирать меня, когда я отбыл в школе год, — почтовым служащим. Смягчившись, мама снова позволила мне жить с отцом. Перемена его положения потрясла меня, а совесть грызла неустанно. Но винить себя папа мне не позволил, заверив, что причиной краха послужили отнюдь не похищенные мной три тысячи четыреста долларов.

— Даже не думай об этом, парень, — жизнерадостно заявил он мне. — Это была лишь капля в море.

Его самого внезапная утрата положения и средств вроде бы не тревожила, но я — другое дело. Беспокоился я не за себя, а за отца. Он ведь был на самой вершине, в кругу воротил бизнеса — и вдруг работает на кого-то за минимальную зарплату. Я попытался вытянуть из него причины краха.

— А что твои друзья, папа? — осведомился я. — Помнится, ты всегда выручал их, когда прижмёт. Неужели никто из них не предложил помочь?

Папа лишь криво усмехнулся.

— Ты ещё узнаешь, Фрэнк, что когда ты на коне, в друзья к тебе набиваются сотни. Но стоит тебе упасть, и считай, что повезло, если хотя бы один из них угостит тебя чашкой кофе. Если бы мне довелось начать всё с нуля, я выбирал бы друзей более осмотрительно. У меня есть пара хороших друзей. Они небогаты, но один из них добыл мне работу на почте.

Он не желал замыкаться на своих невзгодах или подолгу обсуждать их, но меня они терзали, особенно когда я садился с ним в машину, заметно уступавшую моему Форду, который папа продал и положил деньги в банк на моё имя. Сам же он ездил на потрёпанном стареньком Шеви.

— Пап, неужто тебя ни капли не волнует, что ты ездишь на этой развалюхе? — полюбопытствовал я однажды. — В смысле, после Кадиллака это жуткий шаг назад, ведь правда?

— Ты смотришь на это дело не с той точки зрения, Фрэнк, — рассмеялся папа. — Важно не то, что у человека есть, а то, что он за человек. Меня эта машина вполне устраивает. На ней я могу доехать куда вздумается. Я знаю кто я такой и чего стою, а остальное ерунда; пусть люди думают обо мне что хотят. Мне кажется, я честный человек, а это куда важнее, чем обладание автомобилем… Пока человек знает себе цену, он будет на высоте.