Читать книгу "Оглянись назад, детка! - Грация Верасани"

Несмотря на смущение и робость, Лучиа говорила возбужденным и уверенным голосом теледивы, которая по собственной инициативе сделала себя героиней романа.

Сохраняя верность отведенной мне роли, я стала задавать ей вопросы, которые она уже не раз слышала по телевизору. С чувством жалости, чтобы оправдать собственную циничность, я представила дом, где она жила вышитые с любовью занавески, бесконечное ожидание, укладывание детей спать, напряженное вслушивание в затихающий шум мотора машины и тиканье часов с кукушкой в небольшой гостиной. Возникающие с криком мести Эринии. Ревность завладела сознанием женщины, которая выписывает журнал «Кто» и сама накручивает себе волосы на бигуди. Ею владела тревога. Созерцая в зеркале свое обрюзгшее тело, она думала, насколько моложе и приятнее ее кузина Мария.

Я сделала пометку: Альфио работает на фирме Эсселунго в Казалеккио ди Рено, потом записала их домашний адрес и адрес Марии, продавщицы обувного магазина на улице Бентини.

Лучиа вынула из коричневой кожаной сумки пару фотографий.

— Никогда не думала, что придется до такого дойти, — пробормотала она, приподнимаясь с кресла и надевая бордовую синтетическую шубку.

— Не беспокоитесь, — попыталась успокоить ее я.

Она слабо улыбнулась и уставилась на меня.

— У вас конъюнктивит?

Я машинально коснулась рукой правого глаза.

— Вам надо бы пойти к окулисту.

Я поблагодарила, сказала, что скоро ей позвоню, и любезно попросила закрыть за собой дверь.

Оставшись одна, я придвинула обувную коробку.

Уже час пятнадцать, как мы сидим здесь, перед гостиницей «Олимпик», в моей заледеневшей благодаря капризному аккумулятору машине.

Тим, высокий и разболтанный парень со светлыми, беспорядочно падающими на необыкновенно белый лоб волосами, каштановыми глазами и выступающими скулами. Под его распахнутой курткой виднеется майка с надписью «УЗАКОНИМ КОНОПЛЮ ».

— Почти всю ночь гудел на дискотеке, — зевая, произнес он.

— А что, дискотеки все еще есть?

Ею худая спина откинулась на спинку сиденья, и он недоуменно посмотрел на меня:

— Что за вопросы ты задаешь?

— И тебе там нравится?

— Рев этих мощных усилителей… басы просто заползают тебе под кожу…

— Прекрасна Ты все еще под их парами?

Он курил, уставясь в потолок автомобиля.

— С тобой бессмысленно говорить, ты слишком цинична.

Сама, того не желая, я невольно вдыхала марихуану, которую он курил.

— Я бы не прочь сколотить группу.

Он выпустил клуб дыма.

— Ты же хотел снять короткометражный фильм.

— Да, на цифру! — Он разошелся. — Когда-то снимали только на пленку, а сейчас каждый может сделать свой фильм, понятно? С музыкой то же самое. Покупай компьютер и твори, сочиняй, делай диски дома. Даже если не умеешь играть. Вот это демократия!

— Хотелось бы…

— Вот и все остальные такие, как ты, — пожаловался он.

— Какие? — безразлично поинтересовалась я.

— Сначала подвешиваете нам на шею гири, а потом мораль читаете.

Я оглянулась и убедилась, что пачка все еще лежала на заднем сиденье.

— Дай-ка мне этот косячок. Ну…

Окна комнаты первого этажа были плотно зашторены. Кто знает, сколько нам еще ждать, прежде чем кто-то подаст признаки жизни. Я повернулась к Тиму и уткнулась прямо в объектив моей камеры Nicon coolpix. В этот момент синьора Комолли и ее любовник выходили из гостиницы. Я дернула Тима за руку, чтобы он взял их в кадр. Через мгновение он обессмертил их тайный поцелуй.

— Эти двое любят друг друга, а мы тут портим им жизнь.

— Ты слишком добр, Тим, — скептически пробормотала я и закурила «Кэмел».

— Если бы у меня была девушка, я бы ей не изменял.

Я не выдержала и рассмеялась.

Он недовольно посмотрел на меня:

— Ты не веришь?

— Да верю, верю…

— Я не хочу закончить, как ты, шеф.

— Спасибо.

Через четверть часа я высадила Тима около его мотороллера.

Вечером я забежала в бар на улице Гоито и пропустила свой привычный бокал джина.

Чтобы тайком попасть на кладбище Картезианского монастыря, мне пришлось нарушить закон.

И вот я дома: в три часа сижу в полуобнаженном виде в гостиной на бархатном цвета зеленого флага диване после холодного душа и двух чашек кофе. Вынимаю из коробки письма Ады и начинаю наугад читать.

«Джорджиа не поняла бы моего любовного романа с А., ей не понять, что это значит, она не тот тип, и всегда такой останется. Ты ее знаешь, она не интересуется парнями…»

Дальше говорилось: «Когда его нет, я просто схожу с ума. Я чувствую себя с А. так, как с Джулио никогда не чувствовала Я не хочу, чтобы сестра знала все это…»

Еще одно письмо: «Мы посмотрели в третий раз «Последнее танго в Париже». Обожаю этот фильм все, похоже, на безумную страсть, и иногда А. внушает мне страх. Что я знаю о нем? Ничего…»

Я не могла собраться с мыслями. Как будто передо мной проходила жизнь незнакомого мне человека.

Я поднесла листок к носу, пытаясь уловить хоть какой-то сохранившийся запах. Капля кофе упала на письмо, туда, где стояла дата. Я про себя повторила последнюю фразу: «Иногда А. внушает мне страх», — и промокнула пятно.

Кто этот А.? Он появлялся и в других письмах, но всегда и только с одной заглавной буквой, без полного имени. Джулио знал о его существовании?

Университетские воспоминания роем закрутились в моей голове, подобно мошкам, кружащим вокруг лампы. В то время я училась на юридическом факультете. Однажды я видела, как Ада с двумя большими чемоданами села в поезд до Рима. Джулио начал сотрудничать с газетой «Мессадджеро» и ждал ее возвращения в небольшой квартире, взятой в аренду.

Я никогда не ставила под сомнение талант Ады. Она только и делала, что читала драматургические произведения, ходила в театры, осваивала фонетику и декламацию, учила наизусть монологи, которые показывала на пробных съемках… Ее любимым был монолог из фильма «Синьорина Эльза» режиссера Шнитцлера, который она репетировала перед большим зеркалом в нашей комнате.

Мы с сестрой были разными. Даже по внешнему виду никогда не скажешь, что мы из одной утробы. Ада была тонкой и чувствительной, как электрический провод, у нее были светлые волосы, и с ее лица не сходила улыбка. Но самое главное, из всех домашних она была самой настоящей актрисой. Мы никогда с папой не говорили о случившемся, воздвигнув стену молчания. Я переехала и стала жить одна, а он полностью занялся созданием агентства.