Читать книгу "Край, где живет Детство... - Сергей Боев"

Великодушно уступив свой сачок, он сорвал несколько молодых берёзовых листиков и засунул их вместе с жуком в заранее приготовленный спичечный коробок.

Охота продолжалась, пока совсем не стемнело. И всё это время он, усталый и довольный, наблюдал за ней со стороны, присев на тёплый ещё асфальт, то и дело приоткрывая коробок и любуясь свой добычей.

Дома он с гордостью показал родителям и сачок, и жука, и в красках описал свою погоню (умолчав, конечно же, о содранной коленке).

А забравшись в кровать, он ещё долго не мог уснуть, слушая, как ворочается и скребётся в спичечном коробке его жук, и переживая события этого дня снова и снова…

* * *

Шорх – шорх… Тишина. И опять – шорх-шорх… Шорх…

«Да это же мне снится, как мой жук-вожак в коробчёнке шебуршится!» – облегчённо вздохнул Серёжка и, не открывая глаз, повернулся на другой бок, чтобы досмотреть сон. Но тут опять явственно прозвучало «шорх-шорх» – и это было точно не во сне! Он приоткрыл глаза, медленно приподнял голову над подушкой и посмотрел на книжную тумбу, на которой оставил свою добычу накануне вечером.

На тумбе сидела его кошка Барсуха и озадаченно разглядывала коробок. Она то опускала к нему голову и принюхивалась, смешно шевеля своими длинными усишками, то, заслышав внутри ворочание жука, начинала осторожно двигать коробок то одной, то другой лапкой по тумбе – шорх-шорх…

– Барсуха! А ну быстро оставь моего жука в покое! – прошипел Серёжка.

Барсуха подобрала протянутую к коробку лапку и обиженно уставилась на него, слегка наклонив набок голову. В её глазах так и читалось: «Ну, вот, в кои-то веки что-то интересное нашла – и тут же отбирают, не пускают…». Но через мгновение она показно зевнула и подняла мордочку к потолку, будто говоря: «А не очень-то и надо было! Подумаешь! Я вообще тут ни при чём, сижу себе смирно, не проказничаю». Но когтистая лапа при этом на ощупь продолжала тянуться к коробку…

– Ну, я тебе щас задам! – пригрозил Серёжка, вскакивая с кровати.

Барсуха, почуяв недоброе, метнулась с тумбы на стул, а со стула – на пол… Но Серёжка перехватил её в воздухе, сгрёб в охапку и, чтобы не разбудить брата, потащил в зал на «разбор полётов» (как сказал бы его папа).

* * *

Он души не чаял в этой кошке. Она была в их семье второй. Папа принёс её котёнком откуда-то из «старого» городка после гибели первой. Серёжке тогда ещё не было четырёх лет, и он несколько дней плакал навзрыд, требуя «вернуть ему его кошку».

Первую тоже нашли где-то на аэродроме и сначала назвали Барсиком, а когда она в первый раз принесла котят – пришлось переименовать в Барсуху. Вторая же была точной копией первой – болотно-защитного цвета (как и положено кошке в военном городке!), короткошёрстая, полосатая, зелено-желтоглазая, гибкая и прыгучая. Папа надеялся, что в этот-то раз он правильно угадал и принёс кота… Но история повторилась – «Барсик», а вскоре – переименование в «Барсуху».

Она была самой умной кошкой на свете! Ещё котёнком она сразу же научилась ходить в туалет в песок, насыпанный в посылочный ящик, а когда подросла – всегда просилась «по своим делам» на улицу.

Она чутко улавливала настроение всех в доме и всегда безошибочно шла потереться о ноги и походить хвостом вокруг того, кому было в этот момент плохо или грустно. Положив голову на колени, она сладко мурлыкала – и на душе становилось легче. Больше всего она любила, когда ей чешут горлышко или за ушком. Тогда она вытягивала шею и начинала тарахтеть, как маленький трактор.

В еде она была поразительно неприхотлива – могла с одинаковым удовольствием есть мясо и картофельные очистки, рыбу и огурцы, ловила мышей в подвале. В общем, была абсолютно всеядной. Ну а проблем дома от неё почти что не было – если не считать ободранных подлокотников дивана и кресла, о которые она любила поточить когти (за что Серёжка иногда «воспитывал» её газетой, которой она боялась, как огня).

Проблемы скорее были у Барсухи от Серёжкиной безмерной любви. Он постоянно играл с ней (даже когда ей этого не очень-то хотелось) и таскал её по всей квартире – то схватив её под передние лапы, то посадив себе на плечи наподобие мехового воротника.

Она порой давала сдачи, когда он уж слишком заигрывался – ловила его руку, прижимала её к себе передними лапами, а задними, наоборот, била по руке, отталкивая её от себя – прямо как кенгуру! Но она всегда делала это незлобно, только мягкими подушечками лап, никогда не выпуская когтей.

Вот и сейчас, не ощущая за собой особой вины, она растянулась по полу на спине и, растопырив все четыре лапы, внимательно следила за его движениями – будет всерьёз нападать? Нет, просто потреплет её по животику? Ну, тогда можно и потянуться всласть, подобрав задние и вытянув передние лапки…

Ну а уж если ей что-то совсем не нравилось, она хорошо умела это показать – прижимала уши, недовольно урчала и сильно била по полу хвостом, одновременно размахивая им, как помелом, в разные стороны…

* * *

Ещё один тёплый майский день ускользает вместе с солнцем за горизонт. Скоро начнётся очередная охота на майских жуков – вот только чуть стемнеет. А пока…

«…Двадцать один, двадцать два, двадцать три…» – громко считает «вóда», повернувшись лицом к дереву.

Прятки. Игра добрая и старая, как мир. Но отчего же так колотится в груди сердце, и ты мечешься то туда, то сюда, пытаясь придумать никем не придуманное место, где можно было бы хорошенько спрятаться? За кусты? Слишком просто, к тому же там уже Лара. В подъезд? В ближнем вроде Юрка засел, к дальнему летит на всех парах Витька… За угол дома? Скучно! А что, если забраться на соседнее дерево? До такого этой весной никто ещё не додумывался – листва-то на нём только-только в полную силу распустилась.

И вот ты осторожно, чтобы не выдать «вóде» свою затею нечаянным шорохом, забираешься на нижние толстые ветви, с них – выше, выше, крепко цепляясь руками и пробуя ногами ветки на прочность, прежде чем доверить им вес своего тела. Окна второго этажа старой трёхэтажки остаются внизу, скоро третий, последний…

«Сорок девять, пятьдесят! – заканчивает счёт «вóда» и громко добавляет обычную концовку: – Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! Кто не спрятался – я не виноват!»

Серёжка замер, прижался к стволу, стараясь стать с ним одним целым, его частью, неразличимой снизу. Теперь – ждать. Спуститься с дерева быстро он всё равно не сумеет. Так что единственный шанс – пересидеть всех и заставить «вóду» сдаться.

«И откуда только взялись все эти наши игры? – думал Серёжка, наблюдая вполглаза за суетой внизу. – Ведь кто-то когда-то придумал их в первый раз? Ну, прятки, наверное, тыщу лет существуют. А наша игра в «триста», например? Двоюродный брат Сашка в Ельце такую не знает. Может, её кто-то здесь придумал заместо футбола? Ведь вторых-то ворот у нас за домом нет, есть только одни. Вот и пришлось, наверное, придумать новую игру, чтоб с одними воротами играть было можно. И что за игра получилась – в сто раз интереснее футбола! Как мячом в штангу угодишь, сразу сто очков. А в перекладину – двести. А уж если в крестовину – так все триста. Остаётся только гол забить…»