Читать книгу "Мисс Свити - Валери Собад"

Весьма лаконичная анонимка. Подобные послания не дают читать старушкам. Даже тем, которые пережили войну.

2

Понедельник, 3 сентября 2001 года

Теофиль Морийон решил умереть во Франции, но не знал, как сказать об этом своей домовладелице Агате Саммер. Квартиру напротив той, что занимала Саманта, он снимал уже тридцать один год. Жизнь была к нему благосклонна: на пороге восьмидесятилетия он еще скакал как молодой. Правда, на голове не осталось ни волоска, а крупное поджарое тело с годами как-то усохло, но на здоровье он не жаловался, а очки надевал, только когда собирался почитать «Таймс». Каждое утро он смаковал рубрику некрологов, поздравляя себя с долголетием. Спокойная холостяцкая жизнь, умеренное потребление спиртного — стаканчик джин-тоника по вечерам, и несколько увлечений, в число которых входили опера и филателия, позволили ему протянуть почти целый век, оставшись свеженьким как огурчик.

Первые двадцать лет своей жизни он провел в Париже. Когда началась Вторая мировая, его призвали в армию, но на фронт он не попал и кантовался в тылу. Благодаря дипломам и отцовским связям ему удалось устроиться бухгалтером в сухопутные войска. И там, в кабинете с серыми стенами, он познакомился с Симоной Вальер — секретарем его шефа. У нее был задорный носик, пышный бюст и сильный характер. Как только Шарль де Голль бросил свой клич, она тут же уехала в Лондон. Он потащился за ней — не потому что был патриотом, а потому что влюбился.

Объявление о перемирии оставило его равнодушным. Дело в том, что Симона за это время погибла. Январским утром 1941 года он оставил ее в меблированной комнатке, которую они снимали неподалеку от работы, — последние полгода оба трудились в Генштабе, в Сент-Стивен-Хаусе. Симона заболела гриппом, и он настоял, чтобы в тот день она не вставала с постели. Когда ему сказали, что их квартал бомбили, он бегом бросился домой. На месте здания дымились развалины. Взрыв был страшной силы. Тело Симоны так и не нашли.

Теофиль, который овдовел, даже не успев жениться, поклялся хранить верность памяти Симоны. Он поселился в Лондоне. Город представлялся ему огромной могилой, от которой ему не хотелось далеко отходить. Дом восстановили, а между ним и улицей разбили скверик. Каждый год в январе Теофиль относил туда скромный букет роз.

По окончании войны его взяли кассиром к «Ллойду». Он не рвался делать карьеру, отказывался от повышений и отвергал предложения других страховых агентств. Рабочий график его устраивал, и он высоко ценил постоянных клиентов, в число которых входила и Агата Саммер.

* * *

Работа дома требует самодисциплины. Эти слова Саманта повторяла себе каждый день, ровно в 13.00 устраиваясь за столом, чтобы отвечать на читательские письма. Она взяла за правило начинать работать над обзорной статьей за четыре дня до срока отправки в редакцию «You and I». Выбирая тему, она ориентировалась на календарь — День святого Валентина в феврале, летние романы — или еще раз изучала полученную почту. Благодаря скрупулезности у нее никогда не возникало трудностей с поиском нужного письма — все они хранились в папках на своих местах.

Сейчас она извлекла одно из них из ярко-розовой папки, озаглавленной «Брак и прочие неприятности». Автор, молодая женщина из Ливерпуля, спрашивала, как ей пережить измену жениха в самый день свадьбы и кто должен платить поставщику угощения. Саманта решила воспользоваться этим письмом, чтобы объяснить читательницам, как излечиться от болезненных ран, нанесенных женскому самолюбию.

Первые послеобеденные часы в старом викторианском особняке обычно располагали к размышлениям. В это время Теофиль Морийон выходил на прогулку, тетушка ложилась вздремнуть, а бабушка заполняла клеточки кроссвордов. Тишину нарушало только изредка раздававшееся поскрипывание столетнего паркета.

И вдруг на втором этаже хлопнула дверь. Саманта аж подпрыгнула. Затем послышались крики. Перепуганная, она бросилась наверх. Дверь в теткину квартиру была широко распахнута. Рыдания доносились до лестничной площадки.

Она уже почти поднялась, когда на пороге квартиры появилась бабушка. В руках она держала пачку бумажных носовых платков и флакон с нюхательной солью.

— Хорошо, что пришла, Саманта, — сказала Агата. — У Маргарет истерика. И соли не помогают. Иди посиди с ней, а я принесу из аптечки успокоительное.

Саманта повиновалась, в душе сокрушаясь о судьбе своей рубрики.

Истерика Маргарет была не новостью. Время от времени на нее накатывало. Она относила эти нервные срывы на счет своей тонкой артистической натуры и считала долгом вовлечь в них близких. Правда, заметила Саманта, приступы никогда не случались с ней, если Теофиль Морийон был дома.

Маргарет в королевской позе возлежала на антикварной кровати под балдахином, имевшей единственный недостаток — она занимала три четверти пространства спальни. В комнате, погруженной в полумрак, витали ароматы травяного настоя. Меблировку завершали массивный шкаф и такой же комод. Саманта присела на кресло в стиле ампир — обманчиво хрупкое и на протяжении нескольких десятилетий стойко выдерживавшее внушительный вес своей владелицы.

Она склонилась к тетке, на лбу которой красовался носовой платок, смоченный в лавандовой эссенции, знаменитой своими успокаивающими свойствами.

— Что случилось-то? — мягко спросила она.

Ей пришлось подавить в себе тяжкий вздох. За последний месяц она уже в пятый раз сидела у изголовья страдающей Маргарет. Обычно та судорожно всхлипывала, после чего разражалась многочисленными жалобами: на старость, лишающую ее творческих способностей, на несносный характер сестры, никогда ее не понимавшей, на ступеньки лестницы, взбираться по которым с каждым днем становится все труднее… Саманта доброжелательно кивала головой, дожидаясь, пока иссякнет словесный поток. Вскоре Маргарет приподнималась на кружевных подушках, приносила свои извинения — опять она оторвала Саманту от работы — и требовала бокал хереса.

Но на сей раз вопрос Саманты остался без ответа. Она повторила его, но Маргарет по-прежнему молчала. Из ее больших навыкате глаз ручьями струились слезы. Обильно оросив щеки, они собирались в небольшую канавку, теряющуюся за воротником ночной сорочки. Маргарет безотрывно смотрела на плотно задернутые шторы в цветочек.

— Ну ладно. На, прими таблетку, и через несколько минут тебе полегчает.

Это вернулась Агата. Она протянула сестре розовую таблетку и стакан воды. Маргарет от нее отвернулась. Агата повысила голос:

— Или ты немедленно принимаешь лекарство, или я сдаю тебя в дом престарелых.

Маргарет испуганно посмотрела на сестру и послушно проглотила таблетку. Минуты через две черты ее лица расслабились. Она задышала ровнее, хотя еще сидела, прикрыв заплаканные глаза и открыв рот, и хлюпала носом.

— Я так ничего и не поняла, — шепнула Саманта.

— Пошли на кухню. Для хереса еще рано, но чашка чаю не повредит.

И они вдвоем устремились на безупречно чистую Агатину кухню. Бабушка наливала в чайник воду, внучка доставала с полки чашки.