Читать книгу "Госпожа трех гаремов - Евгений Сухов"

Тогда Сафа-Гирей отправил к Юсуфу Булата Ширина.

— Скажи ему, — наказывал хан своему эмиру, — что целу?ю ступню его и прошу прощения за убитого зятя. А дочь его Сююн-Бике стала моей старшей женой.

Виднейший ногайский мурза развлекал себя соколиной охотой. Он наблюдал, как сокол взмыл вверх и, едва качая крыльями, совершил круг, высматривая дичь. А потом, сложив крылья, пернатый хищник рухнул с высоты в бездну. И когда до земли оставался только миг, чтобы разбиться о каменную твердь, он расправил крылья и вонзил когти в серую шею рябчика.

Юсуф остался доволен. Любимый сокол порадовал его сполна. Эту птицу он назвал ханом Иваном.

«Вот так приручить бы и настоящего хана Ивана, чтобы сидел он у меня на руке и по малейшему движению пальца кидался на врагов».

— О, могущественнейший из смертных, — оторвал его от мыслей государственной важности вкрадчивый голос эмира Булата, — казанский хан повелел поклониться тебе до земли и передать вот это послание.

Эмир задержал поклон и передал мурзе письмо.

— Читай! — коротко распорядился Юсуф.

— «…Урусский государь слаб, он ведет войну с Ливонией и давно забыл о своих восточных границах. Настало время, чтобы нам объединиться и дойти до самой Москвы! И пускай урусы платят нам дань, как это было при славном Улу-Мухаммеде!»

Юсуф слушал внимательно. Письмо выдержано в уважительных тонах, и если бы не знать, что оно от человека, который убил его зятя, то можно было бы подумать, что послание написано другом.

— Значит, ты говоришь, что Сафа сделал Сююн-Бике старшей женой? — размяк малость мурза.

— Да, великий. Он обожает твою дочь.

Никогда и никого Юсуф не любил так нежно, как свою младшую, Сююн-Бике.

— Хорошо… письмо в ответ я писать не стану. Передай ему на словах, что вижу в нем брата. Все!

— А как же помощь, могущественнейший из смертных? — осмелился спросить Булат.

— Помощь? Аллах поможет!

В Москву мурза послал гонцов с заверениями в вечной дружбе и в готовности оказать разумную помощь против самозваного казанского хана.

— Хитер Юсуф, ой как хитер, — рассуждал Сафа-Гирей. — Пусть будет так! Лучше худой мир, чем добрая ссора!

В это же время в Казань из Турции прибыли послы. Сулейман Законодатель предлагал свою помощь в борьбе с неверными. «Но Казань должна быть включена в состав Османской империи!» — потребовал он.

— Лучше далекая Турция, чем близкая Москва, — решил Сафа-Гирей и принял турецких послов не как господин, а как подданный. — Видно, так угодно Аллаху, чтобы Казань стала улусом Турции.

Турецкий посол, бывший янычар, а теперь доверенное лицо султана, согласно закивал головой:

— Разве московскому царю тягаться в могуществе с самим Сулейманом Кануни?!

А в пятницу, во время хутбы,[17]муллы поминали в своих проповедях нового господина Казанского ханства.

Месяцем позже из Османской империи прибыл большой отряд янычар и под победные звуки фанфар вошел через Ханские ворота в город. Далекие волжские земли были присоединены к владениям турецкого султана.

Сулейман Великолепный отписал в Москву сердитое письмо самодержцу Ивану Четвертому Васильевичу, в котором требовал оставить земли татарские. «Ибо, — гласило послание, — Казань есть улус Османской империи, и если ты надумаешь на него войной пойти, станешь и нашим врагом!»

Князь Овчина еще раз перечитал письмецо и, посмотрев на дьяка, правившего гусиное перо, твердым голосом произнес:

— «Сулейману Великолепному, брату моему…» — Подумав, Иван Федорович сказал: — Нет, брата вычеркни…

Дьяк макнул остро отточенное гусиное перо в чернильницу и густо замазал слово «брат».

— «…Никогда Казань не была улусом турецким, — продолжал Овчина, — и не будет им и впредь! А была всегда Казань улусом Русского государства. Тому и быть! Ханы казанские у великого князя и самодержца всея Руси всегда соизволения спрашивали, прежде чем на царствие сесть, а потому не думай о казанских землях и помышлять…» Передай это послу турецкому… Видеть не хочу его рожу! И пускай едет в свою Османию, а то ненароком и передумать могу. Давно у нас палачи без работы стынут.

Думный дьяк вручил послание турецкому послу. А тот, спрятав грамоту за пазуху, не знал, что увозит из Москвы незавидную судьбу.

Разговоры начистоту

Сафа-Гирей пожелал увидеть Сююн-Бике только через месяц после смерти Джан-Али. Первейшая жена вошла в покои хана в дорогих шелках, украшенных золотом и жемчугом.

— Садись рядом, — ласково попросил хан.

Женщина покорно опустилась на край широкого ложа. Она не смела поднять глаза на своего повелителя, и длинные ресницы закрывали половину лица.

— Любила ли ты Джан-Али? — попытался вызвать Сафа-Гирей первейшую жену на откровенный разговор. — Этот вопрос важен для меня как для мужчины… Лишь только потом я твой господин.

Сююн-Бике посмотрела на хана: глаза слегка раскосые, волосы густые и черные, только у левого виска осторожно вкралась небольшая прядь седых волос. Сююн-Бике вдруг почувствовала в себе что-то новое, ей захотелось коснуться этой белой отметины. Она даже подняла руку, но вовремя остановилась. «Как он красив! Счастливы женщины, которых он любит… Хан меня сделал старшей женой, а я еще ни разу не принадлежала ему».

Сафа-Гирей скинул с себя халат и лег поверх мягких покрывал. Широкая грудь хана была обнажена, на ней, у самого сердца, на золотой цепочке застыл огромный изумруд. Сафа поймал взгляд Сююн-Бике и понял его по-своему. Он снял с себя изящную вещицу и протянул женщине:

— Это мой подарок тебе. Так где же твой ответ?

— Я не любила Джан-Али, — просто произнесла Сююн-Бике. — Он был моим мужем только первую неделю, потом охладел к моему телу и женился еще два раза.

— Говорят, он просто боялся твоей красоты. Слишком ничтожен был Джан-Али в сравнении с тобой!

Сафа-Гирей коснулся пальцами плеча Сююн-Бике. Она потянулась к нему всем телом. Сафа гладил ее волосы, ласкал губами лицо, плечи, грудь… Женщина отвечала такой же обжигающей лаской, а потом их тела слились воедино…

До Сююн-Бике первейшей женой Сафа-Гирея была Манум — из знатного и влиятельного рода Ширии. Она гордилась тем, что вела свою родословную от Батыя: голову носила высоко и держалась высокомерно даже с сестрами — младшими женами Сафа-Гирея. Все знали, что в случае смерти нынешнего хана старший ее сын Булюк должен унаследовать казанский престол. Но теперь для мурз и эмиров Манум перестала существовать, все их внимание было перенесено на любимую жену хана. А Сююн-Бике уже распоряжалась во дворце по праву бывшей и настоящей хозяйки. Остальные жены завистливо смотрели ей вслед и зло переговаривались на женской половине: