Читать книгу "Чес - Михаил Идов"

А затем произошло нечто беспрецедентное. Эдди, волевым усилием отрубив мозг, просто протянул руку в просвет между двумя телами, поддел двумя пальцами крышку пианино и ими же, не глядя на клавиши, начал наигрывать искомый рифф.

По толпе электроразрядом прошло коллективное облегчение, как будто рядом перестала выть сирена – хотя дело обстояло скорее наоборот. Гости слева и справа расступились, пропуская Эдди поближе к инструменту. Алан с благодарностью сверкнул глазами из-под челки.

Ближе к коде Эдди надоело выколачивать одну и ту же мелодию, и он осторожно начал брать джазовые аккорды левой рукой: тут подправил ля мажор фа-диезом, там добавил рельефа в ре минор. Втянулся. Начал играть по краям ритма, предлагая тут и там легкие синкопы. Обнаглев, деконструировал сам рифф, ради которого во все ввязался, оставив от него одну ритмическую фигуру, и принялся валять остатки взад-вперед по хроматической гамме. На лице Алана блуждала широченная ухмылка; глаза его были полузакрыты. Кода затянулась тактов на сорок. Наконец в момент, таинственным образом очевидный обоим, музыканты – да, музыканты! – переглянулись, синхронно придушили импровизацию, пустившую к тому времени совсем уже дикие корни, цветы и усы, и не сговариваясь закончили песню, благо ритм босса-новы того позволял, хулиганским ча-ча-ча.

Аплодисменты.

Настоящие, не из вежливости, аплодисменты. От незнакомых людей.

Аплодировали республиканцы, отвлекшись от расписания бомбежки Тегерана. Аплодировала Анжела – себе и своей прекрасной новой квартире. Аплодировал неизвестный гость, путающий Боуи с Кобейном, потому что никто не не аплодировал.

Аплодировал Алан.

Эдди кончил часом позже, с коротким деликатным стоном, глядя в глаза своей первой белой женщине. Курносая блондинка еще несколько секунд продолжала двигаться под ним, пока он не испугался, что благодаря ощутимо пропадающему энтузиазму лишится сейчас презерватива, и, удерживая закругленный ободок резинки пальцами, не отстранился.

– Ну во-о-от, – сказала она озорно, садясь и прикрываясь (теперь-то зачем?) подушкой. – Ты куда? Не уходи.

– Я здесь, – прошептал Эдди.

Она подошла к нему сразу после песни, назвалась Сандрой, похвалила за что-то конкретное в исполнении. Они сходили парой на опустошенную кухню – Анжеле удалось наконец удержать вечеринку в гостиной – и выпили что нашли за знакомство. Эдди попытался пошутить про давешних зануд-республиканцев и тут же пожалел об этом, потому что вся прелесть темы была в неозвученности; от произнесения вслух секрет рассыпался и исчез. Нестрашно, минуту спустя у Сандры и Эдди возник новый. По пути из кухни, в прихожей, она притянула его к себе и, не переставая улыбаться, поцеловала.

– Может, сбежим отсюда? “Аллея” на Либерти – хороший бар, – предложил Эдди. Для него это был верх донжуанства.

– У меня дома есть виски, – сказала Сандра. Так это было или нет, шанса узнать ему не представилось.

Часы у чужой кровати показали два двадцать три. Эдди полулежал, приподнявшись на левом локте, и рассматривал дремлющую рядом девушку. Девушку, имя и точный цвет сосков которой стали известны ему с интервалом в сорок минут, а фамилия оставалась загадкой и сейчас. Он знал, что так бывает, разумеется, и часто мечтал, чтобы так и было, но к реальности все равно оказался не готов. Сандра ровно посапывала веснушчатым носом; грязно-белые в лунном свете волосы разбежались по подушке. Как сонный золотой буран, вспомнил Эдди строчку из Леонарда Коэна. Локоть затек.

Два двадцать три. Сонный золотой буран. Что-то между этими разрозненными понятиями, числом и цитатой, блеснуло. Сцепка, синапс, сигнал.

– Извини, – пробормотал Эдди, вылезая из постели. Сандра с судорожным вдохом раскрыла глаза и глядела на него, не меняя позы. – Я сейчас. В смысле, мне надо… Я… я завтра позвоню. Извини, ради Бога.

– Ну-ну, – сказала Сандра.

– Я серьезно. – Эдди в третий раз за сутки зашнуровывал боты. – Понимаю, это звучит дико, но мне срочно нужно кое-что записать.

– Приступ вдохновения? – Сандра невесело усмехнулась. – Поздравляю, такой отмазки я еще не слыхала.

– Я найду тебя на Thefacebook.

– Уверена.

Еще минута, и Эдди бежал через подернутый изморозью, сверкающий под фонарями газон, и пар валил из его рта, и фалды незастегнутого пальто действительно развевались за ним.

В ту ночь он донес до дома, не сломав, бледный стебель будущей песни – привязчивую минорную фразу на четырнадцать долей в слегка сводящем с ума ритме 7 / 8. Он не знал, что с ней делать и делать ли, кто ее будет исполнять и будет ли. Знал только, что не должен ее забыть. Стихи Эдди писать не умел и не пытался даже в детстве, поэтому вместо будущего текста в голове крутились ошметки других: сон, два, золотой буран, Сандра, я не терял контроль.

Инструментов в комнате не было. Эдди включил на лэптопе бесплатную программу GarageBand, нашел режим, позволяющий играть на двух средних рядах компьютерной клавиатуры как на маленьком неудобном синтезаторе, и записал мелодию. Если бы вместо GarageBand был открыт Word, результатом его ночного вдохновения стала бы фраза j; g k j e d t g. Проснувшись утром, Эдди не помнил ни ноты.

Перед следующей статистикой к нему подошел Алан. В своем дневном обличии он ничем не отличался от сотен других обитателей северного кампуса: челка была зализана наверх и назад а-ля юный Криспин Гловер, на носу сидели очки без оправы.

– У меня, кстати, действительно есть группа, – сказал он, не здороваясь, как будто продолжая прерванную беседу. – Хочешь заглянуть на репетицию? У нас на точке стоит пианино, раздолбанное, правда.

– Как называется? – спросил Эдди, чтобы не заорать “хочу” на весь лекторий.

– Пианино? Хрен его знает, “Ямаха”, наверное.

– Да нет, группа.

– Все еще обсуждаем.

– А что играете?

Алан сделал ладонью в воздухе лодочку, качающуюся на волнах неопределенности.

– Мой любимый жанр, – сказал Эдди.

3.

“Трипл Эй” приехал через час с небольшим. Из темно-синего эвакуатора с языками стилизованного пламени на дверях и капоте вразвалку вылез молодой человек, на бицепсах которого гулял такой же пожар.

– Тут написано, – сказал он, бегло расставляя галочки в бланке с мятой исподницей из розовой копирки, – что у вас аккумулятор сел. Прикурить пробовали? А с наката?

– Пробовали. И то и другое, – Тони протащил пятерню через взмокший от пота ежик, вытер о треники. – Там с концами.

– Ну, поглядим-посмотрим. Часто люди думают, что с концами, а там хоп – и не с концами. – Все это молодой человек произнес, не поднимая головы от бумаги. Перед Тони маячил лишь поролоновый передок его кепки, на котором красовался белоголовый орлан. Орлан глядел на горящие башни ВТЦ, и из глаза его падала сомнительная с точки зрения орнитологии слеза. Остальные три четверти “Гистерезиса”, усевшись в рядок на обочине, наблюдали за смуглым Тони Эроглу с неприкрытым злорадством.