Читать книгу "Остров и окрестные рассказы - Горан Петрович"

Дедушка боялся, как бы мне не запретили такое далекое путешествие до Эхей-двора, поэтому еще на рассвете приготовил сумку с хлебом, сыром, абрикосами и веселыми приветствиями — на случай встречи в пути с кем-нибудь из родни или просто с добрым человеком. Из дома мы выбирались на цыпочках, неся в руках скрип половиц. Без шума проскочили мы и сквозь двор, перепрыгивая через ту траву, которая особенно шуршала. У ворот обули звуки шагов, но дедушка осмелел лишь тогда, когда мы уже отошли от дома достаточно далеко, а так как без помощи палки он передвигался довольно неуверенно, ему пришлось опереться на разговор:

— Когда Александр Македонский завоевал весь мир, нанес поражение всем своим врагам, поработил целые империи, превратил в своих подданных многие народы, захватил или получил в подарок множество сокровищ и женщин, — так вот, когда он все это сделал, был он еще очень молод, а уже не представлял себе, на нить какой цели нанизывать дни своего будущего. И это привело его в такое горе, что повалился он на постель и горько-горько заплакал.

Я вприпрыжку бежал рядом с дедушкой и воображал, как плачет Александр Македонский, как от его тяжелых всхлипываний вздрагивают купола роскошного дворца и как слуги лихорадочно снуют по покоям и коридорам, затворяя окна, чтобы бесцельно рассыпавшиеся дни владыки не уплыли безвозвратно куда-то за линию горизонта. Воображал, как глашатаи на площадях грозными голосами зачитывали собравшемуся народу указ: коль скоро кто-либо найдет беглый день жизни Александра, то должен без промедления вернуть его во дворец, а если утаит и оставит себе, то будет распят на площади в присутствии толпы. Воображал, как принадлежащие Александру большеглазые красавицы, каждая надеясь на успех, старательно плетут нити для рассыпавшихся дней государя, и всякий раз, когда какая-нибудь из свежесплетенных нитей рвется, становится все яснее, что жизнь такого мужчины нельзя связать в одно целое, тем более нежной женской рукой.

— Со всех концов империи собрались в столицу известные лекари и знахари, — продолжал дедушка. — Между тем, когда они встретились все вместе, их мнения разошлись. Одни говорили, что Александру в глаз залетела соринка, другие утверждали, что он неосторожно засмотрелся на плакун-траву, третьи считали, что, спрыгивая с коня, он вывихнул взгляд, — не буду перечислять дальше все их соображения, потому что это будет топтанием на месте и мы никогда не доберемся до въездных ворот Эхей-двора. Тем более что все равно никому из этих знатоков не удалось исцелить тяжелую болезнь.

— Но хоть слезы-то они ему утирали? — спросил я в надежде, что дедушка ненадолго остановится — он был так увлечен, что я едва поспевал за ним.

— Да, но это совершенно неважно. Беда уже заглядывала прямо в лицо Александру Македонскому. И вот когда у него почти не осталось слез — а без них, и это было известно уже тогда, душа трепещет от засухи, пока совсем не увянет, — в городе появился паломник; он был сухощав, в сандалиях с завязками из корней и трав, в выкрашенной в черный цвет власянице, а весь его необыкновенный облик венчала возвышающаяся над соломенной шляпой ушастая сова. Услышав о страданиях великого полководца, чужестранец тут же назвал причину болезни Александра: он болеет оттого, что завоевал весь мир. То есть оттого, что ему больше нечего завоевывать!

— Значит, не было лекарства, которое бы его спасло, — подумал я вслух, а про себя сказал с сожалением, что, значит, и этой истории скоро придет конец и что удивительно, как это дедушка выбрал такой короткий посох для столь долгого путешествия.

— Да, именно такой слух, что против болезни Александра нет лекарства, тут же пронесся по всей столице, но чужестранец с ушастой совой на голове заявил, что Александр еще не покорил край света. Он покорил весь мир, но только до его границы. Поэтому вот она, та цель, та нить, на которую могут нанизываться его дни, и пусть слуги широко и без опасений распахнут все окна — с этого часа даже ураган не сможет развеять дни жизни Александра.

И действительно, болезнь властелина тут же как рукой сняло. Он бодро вскочил с постели и приказал снабдить всем необходимым огромную армию для похода на прекраснейшее из царств, объемлющее все сущее, как описал Александру Македонскому край света этот паломник. Еще Александр пожелал богато одарить чужестранца, но тот уже исчез. В покое, где он останавливался, нашли только несколько соломинок, выпавших из его шляпы, и белую кучку дочиста обглоданных мышиных костей.

— И Александр отправился в сторону нашего села? — я замер на месте.

— Нет, не сразу, — продолжал дедушка. — Кроме того, наше село тогда было совсем в другом месте, в восьми днях хода на юг. Это уже потом все перемешалось. Итак, Александр и тьма перепоясанных отвагой молодых всадников и пеших воинов вышли из городских ворот. Сначала они продвигались по длинным дорогам. Потом оказались на землях, где не было ни путей, ни троп, и их вели за собой только сияющие звезды, которые, по мере того как войско уходило все дальше и дальше, становились все крупнее и крупнее. Правда, когда выдавалась облачная ночь, им случалось и заплутать, но они быстро наверстывали упущенное, шли вперед, останавливаясь только для того, чтобы подивиться то одному, то другому чуду, которых тоже становилось тем больше, чем ближе был край света. Каждый день Александр Македонский отсылал в столицу по одному гонцу — там с нетерпением ждали вести об успешном окончании похода... Но что ты скажешь, не пора ли нам немного отдохнуть и подкрепиться? Вон, смотри, какая пышная прохлада, как раз вовремя, пока не натоптали волдырей.

Мы растянулись под огромным дубом. Дедушка достал из сумки хлеб и сыр. Я смотрел по сторонам. Дорога, по которой мы уже давно шли, теперь забралась в лес. Небо было таким чистым, что можно было рассмотреть, какого цвета глаза у диких гусей, плывших в синеве неспешной стаей. Господи, неужели здесь проходил Александр Македонский? Может быть, его отряды останавливались именно на этом месте? Может быть, именно на этом месте его солдаты и он сам подвязывали разболтавшиеся за время долгого пути переметные сумки, наполненные воспоминаниями о доме, надеждами на победу, жаждой прославиться в веках?

Дедушка разделил на двоих абрикосы. Косточки заботливо положил обратно в сумку. Некоторое время изучал взглядом ее содержимое, затем поднял сумку на вытянутой руке, словно прикидывая, сколько она весит. Сказал:

— Обычаи бывают для человека утомительны Ни родни, ни просто доброго человека мы не встретили. Напрасно я тащил столько приветствий.

Роскошная пряжка сияющего обруча красоты

— Теперь пошли, потому что если к нам присоединятся тени, наше движение замедлится, а кроме того, честно говоря, я не знаю, о чем с ними и разговаривать-то, — поднялся дедушка, отряхивая прохладу с коленей и локтей.

— А сколько еще до Эхей-двора? — с готовностью присоединился я к нему, и мне показалось, что я слышу, как позвякивает амуниция готовых продолжить путь воинов.

— Не так уж много, — дедушка сделал первый шаг и снова оперся на свой рассказ: — Итак, когда звезды вместо рассыпанной горсти проса стали размерами напоминать пожелтевшие тыквы, лежащие в синем поле, войско Александра Македонского добралось до края света. Слухи, которые описывали эти места, не были лживыми, просто из-за большой удаленности они несколько выцвели. Это королевство оказалось на целую красоту прекраснее любого из тех, что когда-либо завоевал Александр Македонский. Ручьи, которые с земли впадали в самую его границу с небесным сводом, уносили в небо серебряную чешую рыб, перламутр ракушек и золотые отблески морских коньков. Реки, которые текли в обратном направлении, наполняли землю волнами света. Время от времени какая-нибудь неосторожная птица перелетала границу и там, в ветвях ветров, откладывала яйца, из которых на следующее утро вылуплялись радуги, нежные, как цветочная пыльца...