Читать книгу "Дамы и господа - Людмила Третьякова"

На пороге его тридцати семи лет и произошла встреча с финской бесприданницей. Ему казалось, что рядом с этой девушкой, сияющей красотой и здоровьем, нет места никаким хворям. И верилось: все изменится непременно к лучшему, надо лишь немного потерпеть.

* * *

Вскоре после венчания Демидовы уехали за границу — свадебное путешествие пришлось совместить с лечением у европейских знаменитостей. То ли старания врачей теперь не пропали даром, то ли сказывалось присутствие доброй и заботливой супруги, однако на некоторое время здоровье Павла Николаевича улучшилось.

Молодожены переезжали из столицы в столицу, до­вольно долго прожили в имении Демидовых Сан-Донато близ Флоренции, где обосновался младший брат Павла Николаевича — Анатолий Демидов, которого в Европе называли просто Анатолем.

Анатоль не раз оказывал значительные услуги вели­кому герцогу Тосканскому, был щедрым жертвователем. В благодарность за это герцог особым указом придал фло­рентийскому имению Демидова статус княжества, а самому Анатолю даровал право носить титул князя Сан-Донато с правом передачи его по наследству. Новоиспеченный князь Сан-Донато завел у себя даже небольшую гвардию.

Именно здесь, в Сан-Донато, этой обители роскоши, средь дивной, расцветающей под лучами весеннего солнца природы, Аврора убедилась, что Бог услышал ее молитвы: ей предстояло стать матерью…

Это было самое заветное ее желание. Аврора выросла в большой семье, где родителей и детей связывали нежная дружба и преданность друг другу. Быть замужем для нее означало быть матерью, и чем больше детей, тем лучше.

Не менее счастливым чувствовал себя и Павел Ни­колаевич, узнав, что он станет отцом. Но временами его охватывала такая тревога за исход предстоящего события, что врачи не знали, как с ним сладить. Все уговоры не нер­вничать, не наносить урон собственному здоровью оказы­вались бесполезными. Обычно осторожный и мнительный, Демидов махнул на себя рукой. Когда не мешали боли, он тенью следовал за располневшей женой, предупреждал о каждом камешке и ямке на дороге, по которой ступала ее туфелька.

Кто у них с Авророй родится: девочка? А может быть, все-таки сын, наследник? Будущий папаша боялся даже думать о таком подарке судьбы.

«Я самый счастливый человек, — писал Павел Никола­евич родным жены на исходе благословенной для них ночи с 9 на 10 октября 1839 года. — Моя любимая Аврора… с четырех часов утра мать и чувствует себя хорошо. У нас маленький мальчик, которого зовут Павел и которого она собирается кормить сама. Он чувствует себя хорошо, и ничего другого нельзя и желать».

Единственное, о чем можно было умолять судьбу, так это только о возможности хотя бы еще немного насладиться абсолютным счастьем.

В письме радостного отца не было ни слова о том, что материнство далось Авроре очень нелегко. Ей пришлось изрядно помучиться. Вероятно, сказывались усталость от почти трехлетних перемещений по Европе, отсутствие спо­койствия из-за хворей мужа, делавших его порой капризным и раздражительным.

Так или иначе, родным Аврора жаловалась на тяжкие страдания во время родов, что кормление сына грудью про­ходит для нее весьма болезненно.

Но все оказалось преодолено без малейшего ущерба для малыша благодаря полной материнской самоотрешенности Авроры. Сын — заботы о нем заполнили ее жизнь до краев отныне и навсегда. По обоюдному согласию супруги планировали как можно скорее вернуться домой в Россию и наконец-то зажить спокойной жизнью в родных стенах.

Задержка выходила только из-за того, что Павел Ни­колаевич решил привезти сына в новый, подаренный жене особняк на Большой Морской — словно в символическую колыбель, где ему, защищенному от всех бурь, предстояло расти и мужать.

А посему в Петербурге управляющие получили уведом­ление, как и что следует обновить и приготовить к возвраще­нию хозяев с маленьким наследником. Пустовавшее почти четыре года жилище заполнялось диковинными растения­ми, менялась обивка мебели, в самой теплой, удаленной от городского шума комнате устраивали детскую. Все — от покрытия полов до мебели и посуды, предназначенных для самого юного обитателя роскошного особняка, — заказывалось в Европе в специальных, хорошо зарекомендовавших себя фирмах.

…Павел Николаевич не успел привезти жену и сына на родину. За три дня до того, как маленькому Полю решено было отметить первые полгода жизни, его отец скончался. Аврора вернулась домой с мужем в свинцовым гробу и крошечным сыном. Она становилась наследницей колос­сального состояния.

Вдова похоронила мужа на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры и поставила над могилой мраморный мавзолей, уничтоженный в советские годы.

* * *

В Национальном музее Финляндии висит портрет уже пять лет как овдовевшей Авроры Демидовой с сыном. Мальчик с тонкими чертами лица доверчиво приник к матери, словно ища у нее защиты на жизненном пути, начатом без отца.

На полотне эти двое выглядят как неразделимое целое. Зная историю взаимоотношений матери и сына, можно со всей определенностью сказать: пока смерть не разлучила их, они оставались друг другу самыми близкими и дорогими людьми. Чтобы ни случилось. В любых обстоятельствах.

…После смерти мужа Демидова с крошечным Павлом уехала к себе на родину, в местечко Трескенде под Гель­сингфорсом. Жизнь среди родных всегда казалась Авроре предпочтительнее петербургской. Хотя с годами ее красота только набирала силу, чему свидетельство этот портрет, она была лишена замашек светских львиц с их страстью блистать, пленять, заставлять о себе говорить. Если бы не особое положение при дворе, когда царь с царицей, не найдя в бальной зале Демидову, интересовались, где же она, не скоро бы Петербург увидел красавицу вдову.

Аврора дорожила возможностью растить сына на све­жем воздухе, среди зеленого раздолья, на парном молоке, доставляемом с ближайшей фермы. Мальчика окружали не столько няньки, сколько родные люди во главе с обожавшей внука бабушкой Евой.

Впрочем, Аврору в ее глуши не забывали и петербургские друзья: князь Петр Андреевич Вяземский, поэты Мятлев и Тютчев, литератор граф Соллогуб. Великосветских знакомых она не приглашала. Это говорит о человеческих пристрастиях Демидовой. Она сближалась с людьми, ли­шенными чопорности и снобизма.

Надо сказать, что каким-то чудом Аврора вообще из­бежала колкостей и пересудов со стороны современников, а главное — современниц. И это при ее-то ослепительной внешности да к тому же фантастическом богатстве. Уму непостижимо, каким образом ей прощалось подобное! Надо было иметь много такта, ума и обаяния, чтобы обезоружить завзятых злоязычников, не щадивших порой и императора с семейством.

Как, однако, упорно ни отсиживалась Аврора у себя в Трескенде, надо было не только возвращаться в столицу на Большую Морскую, но и появляться в свете. Нельзя же в самом деле бесконечно ссылаться на траур! Ее хотел видеть сам Николай I, как, впрочем, и другую красавицу вдову, Наталью Николаевну Пушкину, которой он лично дал это понять.

Подобное желание, похожее на приказ, диктовалось целью амбициозного государя иметь то сокровище при своем дворе, которое нельзя получить ни силой власти, ни силой денег, — женскую красоту.