Читать книгу "Загадка Николы Тесла - Генрих Эрлих"

Так и тянулись целый день неприятность за неприятностью. Одна радость впереди маячила — зарплата. Она, конечно, вся уже наперед на обязательные платежи расписана, даже не хватает, но все же приятно. Что же они так затягивают с главным-то? До конца рабочего дня оставалось двадцать минут, а конверт еще не похрустывал в кармане. И тут вызвали к Большому боссу. Не к добру это, мелькнула мысль. Как в воду глядел.

— О, Питер! Рад тебя видеть. Как дела? Как всегда, лучше всех? Проходи. Располагайся, Скотч?

Радушие изливалось из Большого босса, компенсируя скороговорку вопросов, которые не подразумевали ответов. От «Питера» совсем заплохело. Нет, он, конечно, Питер, вернее, Петр, но так его никто не звал, это повелось еще с первого его американского места работы. Когда он представился по своему шутливому обыкновению: «Саров, Арзамас-16», новые коллеги уважительно зашумели: «Как же, знаем! Арзамас-16, Саров! А звать-то тебя как?» Когда, наконец, разобрались, было много смеху. С тех пор и привязалось: Шестнадцатый. И только для официоза осталось: доктор Сарофф или Сароу, кто как прочитывал его сложную фамилию на лейбле.

— Боюсь, Питер, у меня для тебя плохие новости.

Пятница, тринадцатое, ничего не поделаешь, — хохотнул Большой босс и отхлебнул виски, — времена нынче трудные, финансирование режут по всем статьям, грант, на котором ты сидишь, не продлевают. Мы бы, конечно, что-нибудь придумали, работать ты умеешь, хотя и сдал что-то в последнее время. Слышал я, увлекся ты Теслой. Нам нравится, когда люди, приезжающие в Америку, интересуются нашей историей, нашими великими соотечественниками, но не в рабочее время. Мы тут проверили твою электронную почту. Шестьдесят процентов посланий относятся к Тесле и все отправлены и получены в рабочее время.

Саров и не подумал возмущаться вторжением в его личный почтовый ящик, это он уже проходил. Здесь хотя, бы признались.

— Но это так, мелочи, — продолжал Большой босс, — главное, конечно, финансирование, вернее, его отсутствие. Нам придется расстаться, к глубочайшему моему сожалению, — он протянул Сарову длинный узкий конверт, заменив им последнее рукопожатие.

Серов был внутренне готов к чему-то подобному, но все же застыл на месте, вертя в руках конверт. А Большой босс уже стоял спиной к нему, у большого окна, и весело говорил по мобильному телефону:

— Да, дорогая, все завершил. Сегодня обошлось без происшествий. Не то что в прошлую черную пятницу. Помнишь, как у меня спустило колесо и мы опоздали в ресторан. Собирайся, я через пять минут выезжаю.

* * *

Саров, глубоко задумавшись о своей горькой судьбине, шел по коридору. Цок-цок-цок, донеслось до него. Он вскинул голову. Мимо прошествовала длинноногая девица. Он неодобрительно покачал головой. Нет, девица была вполне, вот только туфли со шпильками под стать ногам, эти шпильки для их силовых микроскопов были страшнее землетрясения. Впрочем, это же административный этаж, тут все можно, кроме сексуальных домогательств и курения.

Он толкнул дверь и вышел на ажурный мостик, висевший над внутренним двором здания, чудом архитектуры XXI века. Институт нанонауки открыли почти ровно год назад, искусно вписав модерновое здание в сравнительно старый, почти вековой комплекс Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе. Главной достопримечательностью верхней части расположенного в форме каре здания были эти самые открытые мостики, или наклонные лестницы, пересекавшие по воздуху внутренний двор и соединявшие разные этажи. Когда Саров увидел их в первый раз, он сильно удивился: как же они ходят по ним в снег и дождь. А потом спохватился: какой снег в Калифорнии, тут и дождя-то не дождешься.

Но главное было под землей: три этажа лабораторий, напичканных супердорогим оборудованием для работ в области нанотехнологий — научной фишки последних лет, куда вкладывалось все больше денег. Под землю их загнали из-за того, что приборы были очень чувствительны к разного рода колебаниям. Он никогда не думал, что работать под землей так неприятно. Вроде бы и не смотришь во время работы в окно и сидишь к нему спиной, упершись взглядом в монитор или в стену, но нет такого ощущения ограниченности пространства. И еще тишина, тишина давила. Вот идет он по коридору… Саров натолкнулся на вывернувшего из-за поворота сотрудника соседней лаборатории. Вот о том он и говорит: идешь и ничего не слышишь, ни своих шагов, ни чужих, такое здесь покрытие на полу и стенах. После череды глухих дверей и сплошных простенков вдруг открылась стеклянная стена, за ней, как в аквариуме, копошились люди в халатах, шапочках на волосах и бахилах на ногах. «Чистая» комната, такая хирургам и не снилась.

Вот и его лаборатория, слава богу, не чистая, можно не переодеваться при входе. Уже бывшая его лаборатория.

Сборы не заняли много времени. В российских институтах человек быстро обрастает вещами, для работы много чего требуется, а в отделе снабжения снега зимой не выпросишь, вот и приходится все доставать самому. Плюс книги и куча бумаг. Не оставлять же при переходе. Жалко не вещей, жалко времени, которое придется потратить на новом месте для поиска необходимых мелочей. А в Америке со всем — нет проблем, и потому — ничего личного. Все личное, что Саров нарыл в ящиках своего стола, можно было завернуть в носовой платок. Даже традиционной коробки не потребовалось. Оставалось очистить почтовый ящик, да покоцать тестовые файлы. Тут-то комп и заглючил, это уж как водится. Ну и черт с ним! И с ними!

Саров вышел из института и побрел в сторону кампуса. На душе было погано. Русская душа требовала если не дружеского сочувствия, то хотя бы общения. А вот и знакомый бар.

Как же не любил Саров эти обязательные пятничные посиделки всей лабораторией в баре! Колхоз — дело добровольное. Так говорят в России, посмеиваясь над советским прошлым. Оказалось, колхоз — он и в Америке колхоз, такой же добровольный. Невзирая на настроение, желание и самочувствие, ровно два часа крепи единство коллектива. И непременно в пятничной униформе — джемпере и джинсах. Серов и в другие дни отдавал предпочтение «свободному стилю», но в пятницу его неудержимо тянуло напялить пиджак.

Все в сборе, полна коробочка. Пять китайцев, три индуса, трое русских, Эпштейн, Балаян и Загитуллин, мексиканец, две американки, ирландка и полька Кристя, украшение лаборатории. У всех в руках бутылочки «Будвайзера», над длинным составным столом стоит многоголосый гомон, из которого иногда вычленяются знакомые английские слова.

Саров взял в баре банку «Хайнекена». присел к столу. Разговор на мгновение стих. Во взглядах, обращенных на Сарова, сквозит недоумение и смущение, все всё знают, возможно, узнали раньше его. Балаян поднял вверх руку с растопыренными пальцами: «Суки!» Кристя проворковала: «Мне будет не хватать тебя, Шестнадцатый!» — и повела плечами. Что ж ты раньше-то молчала?! Саров хотел развить тему, но Кристя уже отвернулась к Балаяну. Всеобщий разговор возобновился. «Кто же стукнул? И кто залезал в компьютер? — подумал Саров, окидывая взглядом компанию. — Впрочем, какая теперь разница?» Ровно в семь пятнадцать все дружно поднялись. «Ах, как жаль! Прекрасно посидели! До понедельника! Увидимся!» Кто-то, проходя, хлопнул Серова по плечу. И на том спасибо.