Читать книгу "Любимая муза Карла Брюллова - Елена Арсеньева"

Прошло несколько лет. И вот вдруг императору доложили, что Мария Нарышкина возвращается в Россию, чтобы устроить брак своей (и неизвестно, чьей еще!) старшей дочери с молодым графом Гурьевым. И расхожая истина о том, что первая любовь не забывается, вновь явилась перед императором во всей своей красе – и неприглядности.

Давно Александр так ничего не боялся, как неотвратимости взглянуть в это роковое для него лицо! Время было словно бы не властно над Марией Антоновной, она и в зрелости оставалась прекрасна, как в юности, а может быть, даже более прекрасна, потому что годы придали очаровательную утонченность ее облику. Император не хотел, не хотел видеть ее, чтобы не попасть в прежнее рабство, но избежать встречи вряд ли удалось бы.

Смешно… Нет, в самом деле он не мог без смеха наблюдать в зеркале свою озабоченную физиономию. Кой черт государственные дела! Он, как мальчуган какого-нибудь там Бабая, боялся встречи с женщиной! Ему нужен был какой-нибудь щит…

И вот вдруг случилось желанное! Он явился навестить матушку, чтобы немного отвлечься, а застал там переполох. На явление императора даже особенного внимания не было обращено: все это внимание приковывала к себе черноокая брюнетка с такой грудью, подобной которой Александру, знатоку и любителю, видеть прежде не приходилось.

И не только грудь! Все в этой особе было совершенно – и при этом самую чуточку чересчур. Слишком белая кожа, слишком яркие глаза, слишком горделивая осанка, слишком роскошные плечи, слишком густые волосы, слишком высокий рост… И Александр, в котором было два с половиной аршина и полвершка[7], чуть ли не впервые в жизни испытал удовольствие поглядеть женщине прямо в лицо.

Обычно он принужден был склонять голову, чтобы лучше расслышать, что ему говорят: еще в юности несколько оглох на артиллерийских маневрах, которые то и дело устраивал папенька. Собственно, дамам это даже нравилось, поскольку вносило некий оттенок интимности в разговор с его величеством. Но это ничуть не нравилось самому Александру, ибо он довольно рано начал лысеть, вернее – плешиветь и, склоняя голову, невольно делал свою плешь объектом пристального дамского внимания. Это не могло не раздражать, несмотря на то что особо страстные льстецы уже вводили плешь, обрамленную бакенбардами, в моду. К тому же от этих постоянных склонений головы неминуемо образовывался второй подбородок!

И вот женщина почти одного с ним роста… и какая красавица! Она была даже ярче, чем Мария Антоновна в лучшие свои годы, она была поистине ослепительна, и смотрела в глаза императора не с подобострастием или покорностью, а открыто, даже с вызовом, как женщина смотрит на мужчину, если хочет его завлечь.

Император чуть заметно улыбнулся:

– И кто же эта молодая особа? Почему я ее не знаю?

– Это маленькая Скавронская, внучка нашего дорогого Литты, – сказала императрица, благоразумно позабыв упомянуть подлинную фамилию «особы». – Внучка нашего верного друга…

– …который всегда готов служить вашему величеству и меня научил быть всегда готовой к услугам, – звучно, без тени застенчивости произнесла «маленькая Скавронская», и общее «Ах!» непременно раздалось бы в комнате, когда бы не было благоразумно подавлено и проглочено вышколенными придворными.

Ахать, конечно, было с чего… Эта девица фактически сообщила императору, что готова ему принадлежать по первому его слову, и это заранее благословлено верноподданным Литтой!

Почти все присутствующие потупились – кто от стыда, кто в гневе. Смотрели в глаза друг другу только император и новая фрейлина. Ну и еще вдовствующая императрица Мария Федоровна обменялась стремительными взглядами со своей ближайшей подругой – Еленой Павловной Бибиковой. В этих взглядах сквозило нескрываемое довольство озорниц, которые были в восторге от своей проделки.

Да и было от чего приходить в восторг! Ведь Мария Федоровна уже давно знала о предполагаемом приезде Нарышкиной в Петербург и, помня, как страдал Александр по вине этой особы, больше всего на свете хотела оградить его от возвращения в прежние любовные тенета. Она прекрасно понимала, что только новая любовная история спасет сына, а потому уже некоторое время подыскивала ему фаворитку. Слухи о баснословной красоте «маленькой Скавронской», которая вот-вот должна была прибыть в Петербург, дошли до нее, и тогда заботливая мать послала статс-даму Бибикову проверить достоверность этих слухов. Именно Бибикова находилась в таинственной карете в вечер приезда Юлии, именно она дала о юной красавице столь благоприятный отзыв. Следующим шагом было предложить Литте отправить внучку во фрейлинский штат императрицы.

Лукавый царедворец мигом понял все замыслы Марии Федоровны – и воспринял их так, как подобает верному подданному: с покорностью и восторгом.

Новая связь императора была таким образом благословлена, а если императрица Елизавета Алексеевна имела что-нибудь против, то ее мнения никто и не спрашивал.

Близ Графской Славянки под Санкт-Петербургом, 1827 год

Экипаж графини Самойловой несся с такой скоростью, что место дуэли осталось в пяти верстах за каких-то четверть часа. Имение было уже совсем рядом, и Юлия начала немного приходить в себя.

Ей и в голову никогда не взбредало стыдиться каких-то своих поступков, тем паче – перед крепостной дворней, а все же хотелось появиться перед людьми спокойной и величавой, чтобы с должным достоинством, без истерического визга (на который, Юлия это чувствовала, она вполне могла сорваться!) сообщить им, что они отныне должны слушать только ее распоряжений. Мишковский отставлен от должности управляющего, граф Самойлов – от должности супруга, а поместье Графская Славянка, которое, как часть ее великолепного приданого, было когда-то передано ее мужу, вновь стало собственностью Юлии Павловны Самойловой.

Она не сомневалась, что при разводе сумеет добиться от мужа возврата приданого. Но теперь, когда прохладный ветер и быстрая езда несколько охладили голову и привели в порядок взбаламученные мысли, не это заботило Юлию. Какой выставить предлог для развода – вот о чем думала она!

Предлог для развода…

Разрешение для православных на развод должен дать Святейший Синод. Но для него уважительны только пять причин расторжения семейных уз: доказанное прелюбодеяние, двоеженство или двоемужие, некая добрачная болезнь, которая препятствует супружеским отношениям, безвестное отсутствие супруга более пяти лет, осуждение за тяжкое преступление со ссылкой или лишением прав, а также монашество – но только если в семье нет малолетних детей.

Четыре последние причины для Самойловых совершенно не годились – подходила им только первая. Именно по этой причине получила в своей время развод и мать Юлии, бывшая генеральша Мария Пален. Она уехала от мужа почти сразу после рождения дочери – и немедля вступила в открытую связь с генералом Ожаровским. Разумеется, Пален потребовал развода! Вскоре Мария вышла за своего Ожаровского, тот подал в отставку и увез ее в Париж. Там она, по слухам, обучалась музыке и пению, совершенно не поддерживая связи ни с бывшем мужем, ни с дочерью, ни с матерью, ни с отчимом.