Читать книгу "Маскавская Мекка - Андрей Волос"

— Под колеса смотри! — сердито крикнула Твердунина. — Хватит языком трепать!

Витюша окончательно обиделся и замолчал.

Через несколько минут машина миновала кирпичный завод, над трубой которого курился дымок, оставила позади последние заборы Голопольска, обогнала самосвал, кое-как разминулась с молоковозом и повернула на шоссе.

Скучно было следить, как пролетают мимо желтые березняки, корявые овражки и унылая чересполосица где буро-желтых, где распаханных и потому темно-серых, щедро расквашенных недавними дождями полей. Торчали черные стожки на опушках. Северный ветер трепал на них клочья полиэтилена. Тянулись телеграфные столбы, безвольно опустившие до земли чахлые нитки проводов. Мутное утреннее солнце спряталось в полосу тянущихся с востока низких туч, и тут же все еще больше выцвело и помрачнело.

За деревней Козюкино переднее стекло покрылось редкими волдырями капель. Когда свернули на проселок, дождь уже шел вовсю, и если остановиться на минуту и заглушить мотор, можно было бы услышать его ровный шум.

Переваливаясь по лужам и все норовя, как побитая собака, пробраться бочком мимо страшной тракторной колеи, в которой дождь пировал и пузырился, машина доскреблась до околицы села Богато-Богачева и поползла мимо покосившихся сараев и брошенных изб. Тут и там торчали из дырявых крыш обрушившиеся стропилины. Кое-где и стены, подмытые морем бурого бурьяна, раскатились и мирно догнивали на земле. Не было видно ни кошки, ни собаки, только несколько ворон поднялись и, голодно покаркав, потянулись в сторону леса…

Александра Васильевна вздохнула.

Голопольский район Верхневолоцкой области (которая, в свою очередь, представляла собой приблизительно шестую часть территории края) лежал в самом центре низкой болотистой местности. Что скажешь? Природа неброская, однообразная. Все кругом поросло темным ельником или кочковато простирается до самого горизонта. Доберешься до темнеющего вдалеке леса — глядь, снова болото. Минуешь болото — начинается лес… за лесом сельцо лепится по косогору… там опять болото… опять лесок… осиновая рощица… за рощей деревенька на краю болотца, будь оно трижды неладно… Вязкое, долгое пространство: его и меря мерила, и чудь чудила, и Мамай прошел, не задержался, и швед ликовал на развалинах, и поляк хмуро озирал окрестности, смекая, как бы ими теперь распорядиться, и немец в незапамятные времена два года каркал, и даже эпоха Великого Слияния докатывалась сюда своими тягучими, кровавыми волнами, — и где они все теперь? Нету.

Потому что если взять что-нибудь твердое, оформившееся всеми углами, да треснуть по нему как следует, оно тут же бац! — и развалилось, только искры напоследок посыпались. А, к примеру, тесто: его хоть бей, хоть режь никакого толку: слепил куски, и оно опять как ни в чем не бывало.

Вот и народец тут такой — вязкий, тягучий, никак его на хорошее дело не наладишь…

А ведь как все славно можно было бы устроить!

Ей представилось вдруг Богато-Богачево совершенно иным: ярко дробилось солнце на крепких железных крышах, реял флаг над сельсоветом, слышалось издалека задорное пение возвращающихся с поля гумхозниц, шелестел под колесами асфальт, сытный хлебный дух тянулся над селом… и гул благодарных мужицких голосов накатывался в самые уши: «Вот спасибо, Александра Васильевна! Вот спасибо!» — «Не за что, товарищи, не за что! Это долг гумрати, а если гумрати — значит и мой». Сразу после этого она увидела себя входящей в широкие двери обкома. Потом что-то мигнуло, и вот она снова входила в двери, но в двери, по сравнению с которыми обкомовские выглядели жалкой калиткой, — крайком!..

— Возрождать, возрождать деревню надо! — с горечью сказала Твердунина, озирая дотлевающие следы человеческой деятельности.

Грязная дорога кое-как взобралась на пригорок. Витюша сбавил газ и спросил обиженным голосом:

— Через Кузовлево поедем? Или лучше через Барыкино?

Александра Васильевна не ответила.

Витюша пробормотал:

— Через Кузовлево-то оно, кажись, поглаже…

Но, добравшись до околицы брошенной деревушки, где дорога расходилась на две равно непроезжие хляби, почему-то крякнул и принялся выворачивать руль направо:

— Через Барыкино-то оно поровнее!..

Увязли тут же.

Александра Васильевна по-прежнему молчала, а Витюша делал все, что полагается делать в подобных случаях: то с выражением озверелости на лице бешено газовал, отчего «Волга» по-рыбьи трепетала и ползла боком, то, раскрыв дверцу и беспрестанно тыркая поскуливающую педаль акселератора, норовил недоуменно заглянуть под колеса.

— Все? — ядовито осведомилась Твердунина, когда он, утирая пот со лба, позволил себе минутную передышку. — Приехали?

— Погодка-то! — горестно отозвался Витюша. — Хляби-то! Говорил ведь: не проедем!

— Если не проедем, какого черта совался?!

— Так вы сказали же!

— А кто из нас за машину отвечает — я или ты?

— Сказали до Глинозубова — вот я и поехал.

— А почему не через Кузовлево? Почему через Барыкино? А если я скажу, чтобы с моста в речку ехал, тоже поедешь? Своей головы нет?

Витюша хотел ответить, что да, мол, поедет, куда же деваться, если приказано, только, может, перед самой речкой выпрыгнет, однако лишь махнул рукой и буркнул:

— В ступе тут ездить, а не на «Волге»…

Он заглушил двигатель. Дождь барабанил по крыше.

— Сколько до Шалеева?

— Километра четыре будет, — ответил Витюша. — Тут в ложок спуститься, да вдоль поля, да потом через лес… Чудный лес у них там в Шалееве! А грибов! А ягод! И малина тебе, и земляника! Прошлый год мы с зятем одних белых ведра четыре набрали! — Встретил пронзительный взгляд Александры Васильевны, и заторопился, чуя недоброе: — Да не дойти по такой дороге, не дойти! И трактора у них, глядишь, нету, протаскаешься попусту!

— Почему это трактора нету? — ласково спросила Твердунина. — Куда же это они все подевались? Да Глинозубову скажи: мол, Александра Васильевна сидит в канаве, ждет, когда он явиться соизволит!.. Что значит — не дойти?

— Ладно, ладно, — буркнул Витюша, страдальчески морщась. — Где-то там сапоги в багажнике были…

Он открыл дверцу, начал было, по-черепашьи вобрав голову в плечи, вылезать из машины, как вдруг сунулся назад и замер, внимательно прислушиваясь.

— Трактор! Ей-ей, едет кто-то! — сказал он, счастливо улыбаясь и давя на клаксон, отчего над мокрой дорогой покатились прерывистые трубные звуки.

— Не тарабань! — сморщилась Твердунина.

Скоро из-за опушки леса показался трактор, а потом и прицепленная к нему молочная бочка. В кабине сидели двое.

— Кажись, Глинозубов, — сказал Витюша. — Молочко везут!

Трактор подползал, упрямо меся гусеницами глубокую грязь.