Читать книгу "Массажист - Михаил Ахманов"

– Не опоздаем. Машина у крылечка стоит, ехать – двадцать минут. Мы ведь на окраине, Ян Глебыч, не у тебя на Литейном! Успеется… Ты давай пока что почитай да посмотри… там всего-то пяток бумажек… ну, может, не пяток, а десять или двенадцать… А я отдышусь, покурю и на твой шедевр полюбуюсь. Очень, знаешь ли, успокаивает.

Шедевр, один из глуховских морских пейзажей, красовался напротив окна. Писан он был давно, в семьдесят девятом, когда Глухов с Верой отдыхали в Симеизе, а Кулагину подарен в позапрошлом году, по случаю переселения в начальственный кабинет. Большая картина, метр на метр сорок, и не хуже, чем у Айвазовского: морская ширь от горизонта до горизонта, белые барашки пены и окрыленный парусами бриг под ясным небом.

Картина напомнила Глухову о Вере, и в сердце стрельнула привычная боль. Он вздохнул и потянулся к папке.

Там был стандартный набор документов: копия свидетельства о смерти гражданки Нины Артемьевны Макштас, патологоанатомическое заключение, протокол опроса соседей, шесть докладных капитана Суладзе (он, вероятно, расследовал дело), а также заявление и жалобы Орловой Е.И. – судя по всему, наследницы и безутешной родственницы. К заявлению была пришпилена розовая бумажка с какими-то арифметическими выкладками, похожими на список доходов и расходов.

Читал Глухов быстро – сказывались привычка и дар художника, пусть не профессионала, однако личности с острым взглядом и чутьем, способной выделить основное на фоне мелких и незначительных подробностей. Основные же факты сводились к следующему.

Нина Артемьевна Макштас, бездетная вдова генерал-лейтенанта Макштаса, скончалась в возрасте семидесяти шести лет в своей квартире, очевидно – во сне, ночью с третьего на четвертое февраля. Причиной смерти был инсульт – мозговое кровоизлияние, внезапное и обширное, так что, по заключению медэксперта, смерть произошла за считанные секунды. Труп пролежал четыре дня и был обнаружен гражданкой Орловой, наследницей умершей. Орлова, обеспокоенная тем, что Нина Артемьевна не отвечает на телефонные звонки, приехала, вошла в квартиру (ключи и доверенность у нее имелись), увидела труп и позвонила в ближайшее отделение милиции. Потом, как полагается в случаях внезапной смерти, были проведены вскрытие и расследование, установившие, что криминалом в данном случае не пахнет, и что генеральша скончалась в силу естественных причин – тем более, что кровеносные сосуды у нее, как у всех пожилых людей, оказались слабыми, а также присутствовал букет всевозможных болезней, от тахикардии и гипертонии до артрита.

На том бы и делу конец, однако через пару дней наследница обратилась с заявлением, что из квартиры похищена крупная сумма в валюте, предположительно – восемь-десять тысяч долларов. Расчеты на розовой бумажке как раз и уточняли размер похищенного. Из них вытекало, что покойница – женщина предусмотрительная, обменявшая три года тому назад генеральскую квартиру на Суворовском на более скромную, в районе Гражданки. При этом она получила двадцать две тысячи долларов доплаты, каковые средства, вместе с пенсией, должны были обеспечить ей счастливую и беззаботную старость. Тысячу она подарила Орловой, заплатила налог (но не с двадцати двух, а только с шести тысяч, поименованных в официальных документах), и за три последующих года потратила, по мнению наследницы, не более четырех, расходуя деньги лишь на лекарства и питание. Значит, остаться должно тысяч семнадцать, а в наличии – семь! Тяжелый удар для наследницы; и эту тяжесть ей захотелось взвалить на плечи и спины компетентных органов.

Дочитав заявление потерпевшей, Глухов отложил ее жалобы на невнимание и медленное производство дела и обратился к рапортам Суладзе. Капитан, видимо, действовал с похвальной классической строгостью, в точности так, как предписано учебником криминалистики. Он произвел детальный обыск со снятием отпечатков пальцев и выяснил, что чужие в квартире не шарили, а все отпечатки принадлежат генеральше. Ее драгоценности и мужние дорогие ордена были не тронуты, шуба висела на месте, и даже деньги, около тысячи рублей, остались в целости и сохранности. Он снял замки и произвел экспертизу – ни царапин, ни иных следов насильственного взлома на них не обнаружилось. Он опросил ближайших соседей; все в один голос утверждали, что генеральша была женщиной замкнутой, высокомерной, дружбы ни с кем не водила, к себе никого не пускала и даже подруг, что удивительно, не имела. Может, кто и ходил к ней, да им, соседям, неизвестно – тем более, что лестничные клетки темные, своей руки не разглядишь. Никаких подозрительных звуков соседи тоже не уловили – ни скрипа, ни лязга, ни шорохов, ни стонов. Затем Суладзе вызвал на допрос предпринимателя Миронова, проживавшего ныне в генеральских апартаментах; тот утверждал, что знать не знает про двадцать две тысячи долларов, и что доплата составляла шесть – как и указано в нотариальных документах. Этот Миронов был, вероятно, крепким орешком, и капитан убедился, что ничего ему тут не обломится; а, убедившись, взялся за потерпевшую.

Елена Орлова, библиотекарь Публички, замужняя, мать двоих детей, не состояла в родственной связи с Ниной Артемьевной Макштас, а была дочерью ее близкой подруги-москвички, ныне уже покойной. Сама Нина Артемьевна также родилась в Москве, познакомилась там с молодым офицером, поездила с ним по гарнизонам и заграницам; детей Бог не дал, зато добра – в достатке, поскольку карьера мужа была на редкость успешной. Когда он выбился в генералы и получил назначение в Ленинград, в Высшее командное училище, супруги, предчувствуя старость, прочно осели во второй из российских столиц. Вскоре здесь появилась Орлова – встретила парня-ленинградца, влюбилась и переехала к нему, на новое место жительства. По ее словам, Ленинград Нине Артемьевне не нравился, ни климатом своим, ни мрачным каменным обличьем, и после смерти мужа было ей тут одиноко и холодно. Единственный близкий человек – Елена, Леночка, которая помнилась ей ребенком; ну, и леночкина семья, детишки – хоть не родная кровь, а все же что-то теплое, живое, замена нерожденным внукам… Так она и коротала старость, завещав Леночке все свое достояние, движимое и недвижимое, от колечка с изумрудом до шубы, холодильника и квартиры.

Несмотря на этот щедрый дар, супруги Орловы не баловали Нину Артемьевну вниманием. Жили они у площади Мужества, недалеко от Гражданки, но заезжали к «бабушке Нине» раз в два-три месяца и лишь по каким-нибудь делам – диван передвинуть или отведать пирогов в ее день рождения. Чаще звонили – по воскресеньям, почти что каждую неделю. Нина Артемьевна всегда была на месте; в последний год побаливали у нее суставы, она старалась выходить пореже и не дальше магазинов и аптек. Так что Елена привыкла: пара гудков в телефонной трубке, потом – знакомый старческий голос: «Леночка, ты?..»

И вот однажды ей не ответили…

На этой печальной ноте красочный рапорт Суладзе оборвался, и Глухов, отодвинув бумаги и папку, одобрительно покивал головой. Затем произнес:

– Толковый у тебя капитан, Стас Егорыч. Все сделал, ничего не упустил. Пишет только цветисто… А от меня чего ты хочешь?

Кулагин оторвался от созерцания пейзажа с бригом, ткнул окурок в пепельницу и погладил подбородок, на котором пробивалась седоватая щетина.