Читать книгу "На синей комете - Розмари Уэллс"

Первого сентября тысяча девятьсот тридцать первого года мистер Петтишанкс и его помощник получили ключи от нашего дома и все наши поезда.

Они стояли у крыльца, а я сидел в подвале и слушал их разговор через окошко.

— Упакуйте поезда и оборудование в коробки, переложите ватой, — велел мистер Петтишанкс помощнику. — А макет этот доморощенный никому не нужен. Наймите рабочих — пусть вынесут и сожгут. Надо освободить подвал, иначе дом не продать.

Мне жуть как хотелось наброситься на Петтишанкса с кулаками. Заехать ему в нос, а потом подсыпать сахару в бензобак его шикарного «бентли». Но ничего такого я не сделал. Спустя час папа нашёл меня в моей опустевшей комнате, на голом матрасе.

— Пора идти, Оскар, — сказал папа. — Умойся только. Ты же не хочешь, чтобы Уилла-Сью заметила, что у тебя красные глаза, и пристала с дурацкими вопросами?

Взяв с собой два чемодана и упаковку консервированных ветчинных палочек, мы с папой сели в автобус, который шёл к дому тёти Кармен.

— Ветчинные палочки спрячем у Кармен в подвале, за водонапорным баком, — сказал папа. — И знать об этом будешь только ты, Оскар. Это на чёрный день, когда ты окончательно взвоешь от тёткиных запеканок.

Папа надел галстук: он уже собирался в дорогу. Поезд, на котором ему предстояло ехать первую часть пути, до Топеки, уходил в семнадцать десять.

— Не тяни резину, Оскар, — сказала тётя Кармен папе, когда он присел на корточки, чтобы поцеловать меня напоследок.

— Я буду писать, — прошептал он мне в самое ухо. — Я буду писать часто-часто, а когда найду хорошую работу и обоснуюсь, ты приедешь ко мне на экспрессе «Золотой штат». — В его глазах блеснули слёзы. — Я пришлю тебе билет и встречу тебя на вокзале в Лос-Анджелесе. Так будет, Оскар. Честное слово.

— Пап, хочешь сюрприз? — шепнул я в ответ.

— Какой?

Я прихватил её из дома, со стойки для зонтов. Я завернул её в сложенную втрое туалетную бумагу, прежде чем Петтишанкс вспомнил, где её оставил. Так я и ехал всю дорогу, зажав её в кулаке.

Папа развернул мой подарок.

— Святые угодники! Оскар! Это же «маканудо»! Сигара ручной скрутки! Такие курят только богачи! — Он прижал мой подарок к сердцу. — Я её сохраню! Я выкурю её в тот день, когда увижу тебя снова!

Я махал папе вслед, свесившись через перила крыльца, а он всё пятился, посылая мне воздушные поцелуи, и кричал:

— Экспресс «Золотой штат»! В Лос-Анджелес! Совсем скоро, Оскар! Совсем скоро!

Я прижал ладонь к носу, чтобы вдохнуть запах «маканудо». Не стану мыть руку! Сохраню этот запах навсегда!

— Займись-ка хозяйством, Оскар! — сказала тётя Кармен, обнаружив, что я по-прежнему стою на крыльце и упорно смотрю на пустую улицу. — Марш на кухню!

— Я раньше никогда не видела, чтобы взрослые плакали, — ехидно сказала Уилла-Сью.

— Зато теперь насмотрелась, да? — процедил я сквозь зубы. И это я ещё сдержался. На самом деле меня так и подмывало сказать: «Заткнись, тупая курица!»

— Оскар, в этом доме не принято говорить таким тоном, — осадила меня тётя Кармен. — И вообще надо не болтать, а дело делать. И изволь для начала вымыть руки, а то от них пахнет этой гадкой сигарой!

Не успел папа свернуть за угол, на улицу Фремонт, а тётя уже приготовила для меня работу! В миске на кухонном столе лежал маргарин — кирпичик белоснежного мягкого жира, уже без обёртки. Обёртка из вощёной бумаги с ободряющей надписью «Лёгкое масло» лежала рядом. В середине белого куска виднелась крошечная красная таблетка, краситель. Мне предстояло вмешать его в маргарин, чтобы, постепенно растворяясь, он придал жиру желтоватый оттенок — омерзительный оттенок искусственного сливочного масла.

— Папа покупает настоящее масло, — заметил я.

— Именно поэтому он сейчас едет неведомо куда, а в вашем доме будут жить другие люди, — назидательно произнесла тётя Кармен. — Масло, поезда, сигары…

Прямая дорога к нищете! А мы тут деньги на ветер не пускаем. Так-то, молодой человек!

С тех пор у меня началась совсем, совсем другая жизнь.

Когда я приходил из школы, уже готовая запеканка остывала на плите в глубокой зелёной жаростойкой сковородке. Меня к плите не подпускали.

— Мальчики не готовят! — заявила тётя Кармен. — Рак на горе ещё не свистнул!

Сделав уроки, вымыв ноги и помолившись — непременно в присутствии тёти Кармен, — я ложился спать. Когда звук её шагов стихал в конце коридора, я вытаскивал из кошелька пачку билетиков, которые компания «Лайонел» выпускала для каждого из своих поездов. Я сохранил их, не отдал мистеру Петтишанксу вместе с остальным добром.

Перетасовав пачку, я клал сверху билет на экспресс «Золотой штат». В настоящий поезд с таким билетом, конечно, не пустят, но меня грели эти золотые буковки:

Я засыпал, зажав в руке ненастоящий билет.

* * *

Тётя Кармен зарабатывала на жизнь репетиторством — учила деток из богатых семей музыке и декламации. Вся её жизнь подчинялась чёткому расписанию и шла по одному маршруту: в понедельник — в один дом, во вторник — в другой, и так далее.

Я попросил тётю Кармен меня с собой не таскать.

— Домашние задания надо делать, — объяснил я, зная, что это хороший довод.

Тётя велела предъявить ей оценки за прошлый учебный год.

— Ты не сдал арифметику, Оскар!

— Угу. Я не умею делить в столбик. И с дробями путаюсь.

— Эту оценку необходимо исправить!

— Я её обязательно исправлю! Только оставляйте меня дома, ладно, тётя Кармен? Я буду уроки делать, все уроки, и арифметику тоже. Я всё исправлю. Ну, пожалуйста!

Тётя Кармен не терпела нытья и просьб. С другой стороны, она не могла допустить, чтобы я снова завалил арифметику.

Уилла-Сью приплясывала рядом, стремясь привлечь к себе внимание.

— По средам мы ходим к Мерриветерам, — вставила она наконец. — Там угощают лимонным пирогом со сгущенкой! — прибавила она нараспев. — А по пятницам, у Бакстеров, кухарка всегда даёт нам шоколадный тортик. — Она накрутила на палец прядь волос. — Мама, а вдруг, если Оскар тоже будет ходить на уроки, нам станут отрезать куски поменьше? Или вовсе ничего не дадут? Только крекеры…

Тётя Кармен, похоже, не разделяла опасений Уиллы-Сью, зато моя успеваемость заботила её всерьёз. Бросив последний хмурый взгляд на мои итоговые оценки, она произнесла заунывным голосом, каким в церкви обычно зачитывают имена больных и обездоленных прихожан, предлагая всем за них помолиться: