Читать книгу "Грешница - Сергей Шхиян"

Из церкви помещик с усмешкой на полных губах направился к коляске, а мы с мужем один за другим пошли следом. Барин один сел на широкую скамью, а мы вдвоем на узкую.

Ехать было тряско и неудобно. Я все время сползала, но муж меня не поддерживал, он смотрел в сторону, как будто не замечал.

Домой мы вернулись затемно. Я знала, что меня ожидает, и очень боялась. Однако все получилось совсем не так, как я думала. Барин устал и сразу пошел спать. Алексашка, молчавший всю дорогу, едва мы остались одни в сенях, начал меня ругать похабными словами. Я слушала и тихо плакала.

— Навязалась дура деревенская, на мою голову! Ты не баба, а доска шершавая! — с ненавистью, корил меня муж. — Все одно, нам с тобой не жить! Так бить буду, что сама в петлю полезешь или в омут с головой! Уйди, постылая, от греха!

Он оттолкнул меня и вышел наружу, а я так и осталась стоять в сенях помещичьей избы, не зная, что мне делать дальше. Муж как ушел, так и не возвращался. В доме все спали и что мне делать дальше, спросить было не у кого. Я поплакала и совсем было собралась вернуться домой к родителям, но на меня наткнулась давешняя добрая старушка.

— Ну, что ты плачешь глупая, — ласково сказала она. — Слезами горю не поможешь. Пойдем, я тебя накормлю, кваском напою, да спать уложу. Измаялась, поди, сердешная!

— Бабушка, за что он меня так? Что я ему плохого сделала? — спросила я, отирая с лица слезы.

— Алексашка-то? Глупый он парень, хоть из себя и видный. С барином вконец избаловался, вот и забыл, кто он есть на самом деле. Ничего, перебесится, глядишь, хорошим мужем станет. А ты не кручинься. Что делать, такова наша женская доля. И в девках плохо и замужем деготь.

Старушка отвела меня в девичью. Там оказывается еще не спали. Наша неожиданная свадьба всколыхнула всю дворню, в девичью набились все обитатели господской избы и разглядывали меня как чудо морское. Бабушка усадила меня за стол и принесла полную миску холодной каши. Я едва смогла проглотить несколько ложек. Кончив меня разглядывать, дворовые принялись говорить между собой какая я некрасивая и как мне повезло, что барин выдал меня замуж за первого красавца.

— Это Алексашке за блуд наказание, — засмеялась старая, лет тридцати женщина с бельмом на глазу, — не будет на чужих баб лазить. Это барин ему за свою Прасковью такую страхолюду приискал, пущай теперь весь свой век мучится!

— А то! Пущай, черт гладкий, поскребется, а то он об себе слишком много думает, — сердито согласилась с ней полная, круглолицая тетка. — Надо ж, такому кавалеру дали в жены дуру деревенскую. Да от нее, навозом за версту смердит!

Как только речь зашла о деревне, дворовые забыли обо мне и начали ругать крестьян. Паренек, что вез меня на лошади, стал рассказывать в какой грязи и бедности мы живем, и пошел косолапо разгуливать по девичьей, передразнивая походку отчима. Девки и бабы покатились со смеху и просили показать еще.

Я сидела, застыв над миской холодной каши, и чувствовала, как вместо робости, меня начал охватывать гнев. Ведь мы, крестьяне, ничего плохого не делали барской дворне, а они говорили о нас, с таким презрением, будто о скоте. Парнишка между тем совсем разошелся и начал хвастаться, что я прижималась к нему на лошади и он, только из брезгливости не попользовался мной по дороге. Я сначала не поняла, о чем он говорит, но когда женщины начали надо мной смеяться и называть всякими обидными, непотребными словами, еще ниже опустила голову.

— Все они такие, — сказала, лениво потягиваясь молодая баба с длинной, до пояса косой, — посмотришь…

Она не договорила. Дверь в девичью с грохотом отворилась, и к нам вбежал Алексашка с кнутом в руке. Он был пьян, одежда на нем растерзана, а сам казался диким и страшным.

— Где моя жена?! — закричал он, и его шатнуло в сторону. — Сейчас мы с ней будем справлять свадьбу!

Все разом замолчали. Парнишка, перестал кривляться перед бабами и девками и робко отскочил с дороги моего мужа. Алексашка осмотрелся, увидел, что я склонилась над миской каши, и радостно засмеялся:

— Вот ты где, любезная! Ну, теперь держись, будет тебе первая брачная ночь, на всю жизнь запомнишь!

Я сжалась, не зная, что мне делать. Муж был страшен и смех его был не веселым, а жутким. Он пьяными, безумными глазами оглядел испуганную дворню и пошел по девичьей гоголем, вихляя в коленях ногами. Потом он остановился прямо передо мной и замер. Все молчали, словно ожидая необычного зрелища. Я медленно подняла лицо и посмотрела ему прямо в глаза. В них были муть и ненависть.

Наши взгляды встретились. Не знаю, что он подумал, но взгляд отвел и хищно оскалил зубы. Я опять опустила голову.

— А вот получи! — вдруг, тихо сказал Алексашка и коротко размахнувшись, через стол, ударил меня по голове кнутом.

Лицо и затылок обожгла нестерпимая боль. Все кругом испугано охнули, а я даже вскрикнула, подняла голову и медленно встала. Не знаю, что на меня нашло, но все незаслуженные обиды, словно разом подкатили под сердце. Муж попятился, что-то заорал и вновь замахнулся, но ударить не успел. Я схватила глиняную миску и наотмашь, бросила ему в лицо. Край точно попал ему в переносицу, и жидкая каша залила глаза.

Алексашка вскрикнул, выронил кнут, отскочил к стене и начал отирать лицо. Все испуганно молчали. Я как деревянная обошла стол и подняла кнут. Парнишка-провожатый начал пятиться, собираясь улизнуть из девичьей. Останься он на месте, я может быть, его бы и не заметила. Но он пошел боком так, как недавно передразнивал походку отчима, и я что есть силы, взмахнула рукой. Он успел заслониться, но сделал себе только хуже. Железные кольца на конце плети пришлись ему прямо по лицу.

— Караул, глаза, убили! — закричал он и бросился бежать.

Тотчас страшно и громко в один голос завыли бабы. Тонко и жалобно закричал Алексашка, боком пробираясь к дверям. Одна я молча стояла посреди девичьей, с опущенными руками и даже не отирала катившиеся по лицу кровь и слезы.

Потом я решила, что мне нужно бежать. Однако бежать оказалось некуда, в дверях уже стоял барин. Он был все в том же, что и утром золотистом бабьем салопе, на голове красная шапочка с кистью. Алексашка наткнулся на него, замолчал, попятился и размазал руками по лицу кашу. Бабы, увидев помещика, тоже замолчали.

— Что тут у вас происходит? — сердито спросил барин, удивленно разглядывая перепачканного казачка.

— Убила! — прямо ему в лицо, завопил мой муж. — Убила сука проклятая!

Барин осмотрел своего камердинера, его опустившиеся вниз усы, с которых капала жидкая пшенная каша, кнут в моей руке, но почему-то не рассердился, а только криво, усмехнулся:

— Да, кровь сразу видна, — непонятно кому, сказал он, имея в виду мое разбитое лицо. — Вот тебе Алексашка и наказание за Прасковью!

Я его поняла, хотя в тот момент мне было не до разговоров.

— Все, пошумели и хватит. Еще кого услышу, запорю! — пригрозил помещик, снова усмехнулся и больше не сказав, ни слова, ушел.