Читать книгу "Новгородская сага. Книга 5. Воевода заморских земель - Андрей Посняков"

— Дак ты не тут, во-он, в кусточках…

— В кусточках? Ну, лады… Только быстро. Мне еще пару телег разгружать, как с Торга приедут.

— Да пошли ты эти телеги!

— Ага. И буду с вами тут бедовать. А так — заработок справный.

Сделав изрядный глоток, Олелька вытер губы рукавом. Хорош перевар! Забористый.

— Дак что, пойдем сегодня с кистенем? — предложили.

Олелька пожал плечами, треух на затылок сдвинул, губы сложил дурашливо:

— Тю… Чего ж не пойти?

И тут же вдруг сник, нижнюю губу оттопырив. Вспомнил, что говорил хозяин. А говорил он многое, и не так он говорил, как хозяйский гость, недавно приехавший из Ревеля, — по всему видно, человек непростой, важный. Понадобился, вишь, им зачем-то Олелька. Денег много сулили и от суда новгородского упасти обещались — от того суда по сей день задница у Олельки болела — не наказывали допрежь плетью в Новгороде, а вот поди ж ты, ввели, специально для «вьюношей да отроков беспредельных». Ну, козлы, наплачетесь, узнаете еще, кто таков Олелька Гнус!

— Гляньте-ко, друже! — один из мелких — Куроня — ткнул приятелей в бок. — Ишь, раскрасавчик.

Прямо к ним, вдоль по Славной, приближался всадник — молодой светловолосый парень в богатой одежде.

— Собьем? — Куроня деловито достал кистень.

— Сдурел? — возразил второй. — У него ж сабля!

— Не сабля это, шпагой знающие люди прозывают, — посмотрев на всадника, прокомментировал Олелька. — Эх, жаль, светло еще. Хотя… — Он посмотрел по сторонам. — Попробуем. Вроде тихо. Вы, ребята, с кистенями. Куроня, дай-ка пращу. Эх, камень бы… Вот, кажись, подходящий. Ну, пошли. Как всегда действуем.

Не доезжая до Немецкого двора, Гришаня придержал коня около нищего. Молодой парень, пацан еще, с черной повязкой на глазах, шел прямо посередине улицы, стуча перед собой посохом, вернее, обломком ветки. Левая рука его, тоненькая, дрожащая, какая-то птичья, была вытянута вперед.

— Пода-а-айте, люди добрые, за-ради Господа нашего, Иисуса Христа! — заблеял парень, оказавшись рядом с Гришаней.

Тот потянулся к калите, поискать мелочь. Только нагнулся, как… бамм! Просвистело что-то да ка-ак треснет прямо по голове. Если б не обруч — несдобровать бы Грише, да и так-то в глазах потемнело. А нищий словно того и ждал — подпрыгнул, тигрой в рукав вцепился да потащил вниз. Никакой он не слепой оказался! Тут и второй откуда-то взялся — вместе навалились и давай мутузить. Гриша пару ударов пропустил, а уж потом-то изловчился, схватил татей за шеи да хряснул лоб в лоб. Те и сомлели, правда, ненадолго. Неподалеку, в кустах, третий обнаружился. Здоровенный бугай, красномордый. Стоял, лыбился.

Пошатываясь, Гришаня поднялся на ноги, потянул из ножен шпагу…

Увидев такое дело, красномордый подойти не решился. Свистнул только заливисто так, по-разбойничьи, да и скрылся за кустами, как и не было. И кому свистел?

Не выпуская из руки шпагу, Гриша осмотрелся вокруг. Те двое, что валялись в грязи, исчезли вместе с Гришиным кошельком. Пес с ними, пусть подавятся, холопьи рыла. Однако впредь наука. Вдруг, словно вспомнив что, схватился за рукав, нащупал тяжелый сверток… Слава богу, на месте.

Перекинув грязный охабень через луку седла — кафтан пострадал значительно меньше — старший дьяк Гришаня Сафонов рысью потрусил к Торгу. Не доезжая, свернул вправо у церкви Параскевы Пятницы — а тут уж и рукой подать до приказных палат посадничьих. Повезло парню: Олександр Гордиев, дьяк по особым поручениям, кого он на Нутной искал, на месте, в палате оказался. Да не один — с ним вместе и посадник, Олег Иваныч Завойский, боярин славный.

Кивнув страже, Гришаня взбежал на крыльцо. Перед дверью остановился, волосы рукой пригладив, постучал вежливо.

— Кого там несет, на ночь глядя? Сказано ведь всем было — рабочий день до пяти вечера. — Олег Иваныч, в коротком, до колен, кафтане изумрудного цвета, недовольно оторвался от кучи бумаг и березовых грамот, кои ему дьяк по особым поручениям почтительно подсовывал на подпись. Ярко-красная, расшитая золотыми цветами ферязь посадника, игравшая ныне роль плаща, валялась рядом, на лавке.

— Ба! Да никак Гриша! — увидев вошедшего, разом воскликнули оба, дьяк и посадник. — Ну, заходи, заходи. Рассказывай. Чего такой всклокоченный? Ульянка на порог не пустила?

— Если бы…

Махнув рукой, Гриша в нескольких словах обрисовал случившееся с ним происшествие, после чего искательно посмотрел на серебристый кувшин, стоявший рядом с заваленным бумагами столом, на большом сундуке.

— Испей, испей. Мальвазея знатная, — разрешил Олег Иваныч. — Олексаха, дай ему кружку.

Пока пил, молчали. Даже от бумаг своих отвлеклись — так хотелось поскорей услышать известия, ради которых и посылали Гришу в дальние обители. Давно уж ждали его возвращения, давно.

— Все — здесь. — Гришаня вытащил из-за пазухи плотный бумажный свиток. — Пока читаете, я ко владыке, на Софийскую, съезжу, с просьбой одной. После вернусь, доложу. Оно и тебя, Олександр, касается. Вернее, Настены твоей…

— Не торопись к владыке, парень, — поднял руку Олег Иваныч. — Думаешь, мы тут кого дожидаем? Его, владыку Феофила. До вечерни обещался быть. О! Чьи там кони на дворе ржут? Загляни-ка в окно, Гриша, не владычный возок?

— А и в самом деле — владыко.

Архиепископ Великого Новгорода и всех сопредельных земель выглядел как нельзя бодро. Быстро — торопился к вечерне в собор Святой Софии — вошел в горницу, благословил склонившихся и — особо и с удивлением — бросившегося на колени Гришаню.

— Рад тебя видеть, человече. Долгонько ж ты ездил. Надеюсь — не зря.

— Не зря, владыко.

— Ну, не томи! — взмолился наконец Олег Иваныч. — А то скоро ночь уже, а мы и не в курсе, чего ты там наразведывал. Да и владыко, поди, торопится.

— За меня не волнуйтесь, — успокоил Феофил. — Когда надо — уеду. Ну, самое начало послушаю. Говори, Гриша.

— Тогда, если позволите, начну сразу с просьбы. Поелику заезжал в обитель Антоние-Дымскую, там перед моим приездом странник преставился да настоятелю наказывал передать некие вещи игумену Феофилакту — да, да, именно так он тебя называл, владыко! И кое-что — некой жонке Настене, что с улицы Нутной.

Тут уж встрепенулся Олексаха.

— Что ты там про Настену-то?

— Тот странник, что помер, мужем ее оказался, Федором. Тем самым, который сгинувший. Передал он детишкам несколько золотых, а остальное — самое важное — завещал Софийскому Дому. Настоятелю Дымскому сказывал, что с дальних земель странствует, лежат-де, земли те за ледяным морем-окияном, за полнощными странами да за лесами, горами, болотами. Но и там новгородские люди скиты да остроги устроили — и теперь помощи просят. Вот письмецо-то…

Гришаня с почтением протянул архиепископу небольшой кусочек пергамента. Владыко, посетовав на зрение, передал письмо Олегу Иванычу. Тот кивнул и быстро пробежал глазами послание, зачитывая вслух наиболее интересные места.