Читать книгу "1612. Минин и Пожарский - Виктор Поротников"

— Так он же царь, доченька! — торопливо вставила Алевтина Игнатьевна. — Ей-богу, глупо такую возможность упускать! Через твое замужество с государем и все мы возвысимся. Отец твой думным боярином станет, брат твой в воеводы выйдет…

— А ты подумала о том, матушка, каково мне будет обнимать и целовать старика постылого! — выкрикнула Матрена прямо в лицо матери. — Каково мне будет чувствовать на себе старческие руки, которые станут прикасаться к моему нагому телу! Ужели для того я расцвела, чтобы согревать в постели холодные старческие кости Василия Шуйского!

— Шуйский не вечен, доченька, — пыталась вразумлять Матрену Алевтина Игнатьевна. — Сойдет он в могилу, и ты уже сама сможешь супруга себе выбрать из московской знати. Сможешь и иноземного королевича в мужья взять. Смекай, голубушка!

— У тебя токмо выгода на уме, матушка! — негодовала Матрена. — До моих чувств тебе и дела нету. Ты и батюшка хотите меня в жертву принести своей алчности и властолюбию! Судьбу мою под корень рубите и не сознаете этого!

Гневное возмущение сменилось в Матрене потоками слез. Убежав в свою уютную спаленку, Матрена упала на мягкую постель и забилась в рыданиях.

Пришлось Алевтине Игнатьевне звать на помощь мужа, чтобы с ним вдвоем уговорить Матрену смириться с высокой долей царской супруги.

«Пусть дочь наша проплачется, — сказал супруге Никифор Обадьин. — Пусть она свыкнется с мыслью, что иного выбора, кроме как стать женой государя, у нее нет. Ломать мы ее не станем, а согнуть согнем!»

Подключился к уговорам и старший брат Матрены Матвей Обадьин. Это был жадный до богатств и совершенно бесталанный детина двадцати четырех лет, лень и капризы которого были постоянной головной болью его отца и матери. Матвей, знавший слабые стороны характера сестры, стал напоминать ей о том, с каким надменным пренебрежением зачастую к ней относятся дочери родовитых московских бояр.

«Сестрица, ты красавица, каких поискать по всей Москве! — молвил Матрене Матвей. — Однако ж в дома бояр Голицыных, Сицких, Захарьиных, Трубецких и Шереметевых ты невхожа из-за своего худородства. На молебне в храме ты не можешь стоять рядом с имовитыми дочерьми боярскими, хотя те внешней прелестью не могут с тобой сравниться. Неужто тебя не коробит, сестрица, зазнайство имовитых боярышень, которые ходят в шелках и золоте, а на лицо страшнее смерти! Вот станешь царицей, тогда разом утрешь нос всем нашим соседям и недоброжелателям!»

Неизвестно, чьи уговоры подействовали на Матрену сильнее, но через три дня она согласилась поехать во дворец на смотрины.

Василий Шуйский произвел на Матрену отталкивающее впечатление. Хлопоты и тревоги, выпавшие на время царствования Шуйского, связанные с голодом, крестьянскими восстаниями и вторжением поляков, состарили государя. В свои шестьдесят пять лет Василий Шуйский выглядел на все семьдесят. От его былой бравой статности не осталось и следа. За последние годы Василий Шуйский сильно поседел и сгорбился, его все чаще донимали разные хвори и нервные припадки, отнимавшие много физических и душевных сил.

Прежде Василий Шуйский имел возможность видеть Матрену Обадьину только издали где-нибудь на Красной площади или в храме. Теперь же, увидев Матрену вблизи, одетую в роскошное длинное платье, с покрывалом на голове, Василий Шуйский пришел в полный восторг от ее неотразимой красоты. Будучи в хорошем настроении от встречи с красавицей Матреной, Василий Шуйский тут же назначил Никифора Обадьина думным боярином, а его сына Матвея назначил своим стремянным. Должность царского стремянного позволяла Матвею сопровождать Василия Шуйского во всех поездках, ближних и дальних, а также он имел право присутствовать на царских пирах и приемах иноземных послов.

Благодарные за такую милость Никифор Обадьин и его сын пали ниц перед восседающим на троне государем, после чего оба трепетно облобызали его руку, унизанную золотыми перстнями.

Такое раболепство Никифора Обадьина и его сына пришлось по душе Василию Шуйскому, который желал иметь побольше лично преданных ему людей в своем окружении.

Глава третья

Дмитрий Пожарский

Со времен Ивана Грозного и его отца Василия Третьего Боярская дума являлась главным совещательным органом при царе. Вместе с окончательным упразднением княжеских уделов все бывшие удельные князья волей-неволей были вынуждены поступать на службу к московскому государю. Сыновья и внуки еще недавно самостоятельных князей теперь теснились вокруг царского трона.

Вельможи, входившие в Боярскую думу, подразделялись на три разряда: бояре, окольничие и думные дворяне. В Думу входили также несколько думных дьяков, выполняющих обязанности секретарей.

Всякий представитель знатной боярской фамилии, заседающий в Думе, носил сан истого боярина. Этот сан считался высшим достоинством в московской служилой аристократии; он давался царем только лицам из самых знатных и старинных родов, как княжеских, так и некняжеских. Так, многие московские истые бояре являлись потомками удельных князей. Сохраняя свой княжеский титул, они тем не менее называли себя думными боярами.

Наравне с потомками бывших удельных князей стояли выходцы из старого московского боярства, предки которых служили еще великим московским князьям в пору ордынского ига.

Ступенью ниже стояли окольничие, это были, как правило, члены менее знатных княжеских фамилий и неродовитого боярства.

После бояр и окольничих третью ступень в Думе занимали думные дворяне. Чаще их называли «детьми боярскими, кои в Думе живут». «Детьми боярскими» в Московской Руси называли не родственников, а зависимых людей: дворян, смердов и кабальных холопов. Московские цари принимали в Думу дворян в противовес истым боярам, поскольку дворяне в большинстве своем всегда выступали на стороне государя, от которого они получали земельные наделы и денежное жалованье. Думные дворяне принадлежали обыкновенно к захудалым и обедневшим родам бояр и удельных князей. Численно дворян было намного больше, чем истых бояр и окольничих.

Думные дьяки иногда жаловались царем в думные дворяне и могли даже выйти в окольничие, но в боярство им доступа не было.

Боярская дума, как правило, заседала в Кремлевском царском дворце. Боярин, председательствующий в Думе, назывался конюшим и назначался на эту почетную должность царем. В зале заседаний бояре, окольничие и думные дворяне рассаживались на длинных скамьях вдоль стен сообразно своей знатности. Самые родовитые бояре имели право сидеть ближе к царскому трону, менее знатные бояре и окольничие садились поотдаль от государева трона. Дальше всех, возле самых дверей, в зал рассаживались думные дворяне.

Всякий новый член Думы, будь то боярин, окольничий или дворянин, должен был сначала предъявить свою родословную, дабы занять подобающее ему место среди прочих думных заседателей. Нередко в Думе доходило и до драк, когда бояре силой стаскивали новичка с места, занятого им «не по чину». За соблюдением надлежащего порядка в Думе строго следил конюший. Особо острые местнические споры между боярами был обязан разбирать царь.