Читать книгу "Собака и волк - Пол Андерсон"

Разрушений, видимых глазу, было совсем немного: сломанные ветви, дерево, наполовину вырванное из земли. Больше всего пострадали от шторма равнины, здесь же горы защитили землю, и она, по сути, не пострадала.

По пруду горделиво плыли лебеди, на лужайке распускали хвосты павлины. Под огромными старыми липами, над ручьем, все так же стояла скульптура, олицетворяющая богиню Белисаму. Цветочные клумбы, посыпанные гравием дорожки, бордюрный кустарник уводили его взгляд, как и прежде, к белому зданию с колоннами. Приветливо блестели под солнцем оконные стекла.

Конское копыто эти земли не осквернило. Для лошадей предусмотрели обходной путь. Конюшня и гауптвахта располагались в лесу. Грациллоний спешился и привязал Фавония. Жеребец всхрапнул и смиренно опустил голову. Несмотря на то что минувшей ночью им удалось поспать, и человек, и животное чувствовали себя измотанными. «Восстановление произойдет не скоро, да и то, — подумал Грациллоний, — восстановление это будет физическое, а не душевное». Однако во что бы то ни стало он должен идти вперед, пока не упадет.

К нему присоединился Корентин. Жилистый седой человек отказался ехать верхом и без устали, подобно морским приливам, шел позади. Опершись на посох, огляделся. Вздохнув, пробормотал:

— Здесь собрано все самое прекрасное, что было в Исе.

Грациллоний внутренне не согласился: он видел и не такие красоты, но потом вспомнил, что спутник его все эти годы никуда не выезжал. К тому же после разрушений, вызванных потопом, красота здешних мест, должно быть, вдвойне его поразила. Корентин не блистал красноречием: до того как стать священником, он был простым моряком. Грациллоний слегка удививился тому, что Корентин выразил свое восхищение на местном наречии.

Разговора не поддержал, сказал лишь по-латыни:

— Пойдем.

Пошел впереди. К ногам словно гири привязали. В глаза и волосы забился песок, болели кости, чему он даже был рад: все это как бы притупляло горе.

Страх, однако, не ослабевал.

Из дверей на галерею вышли женщины в белых и голубых одеждах. Они молча смотрели, и немудрено: приближавшиеся к ним мужчины были так оборваны и грязны, что они не сразу их и узнали. Было слышно, как они недоуменно переговариваются, и вдруг чей-то крик вспугнул сидевших на крыше голубей. Король и священник, одетые, как бродяги!

Женщины замерли на ступенях. Грациллоний молча смотрел на стоявших позади девушек. При виде дочерей встрепенулось сердце.

Нимета, дочка Форсквилис, Юлия, от Ланарвилис. Вот и все, кто остался в живых. Уна, Семурамат, Истар… нет, он не станет оплакивать десятерых погибших, не посмеет…

Невольно занялся подсчетом. Количество женщин, находившихся в Нимфеуме, было непостоянным. Сейчас их вроде было семь… нет, восемь, если считать жрицу. Кроме двух его дочерей, там были еще четыре девушки. По достижении восемнадцатилетнего возраста их освободят от службы. Он знал их, хотя и не близко. Все они приходились внучками королю Хоэлю. Одна из них была дочерью Морваналис, старшей сестры Сэсай, ставшей впоследствии женой Грациллония и получившей имя королевы Гвилвилис. Другая девушка — внучка Фенналис, еще две — внучки Ланарвилис — от дочерей Мирейн и Бойи. (Да, Ланарвилис оказалась плодовитой: родила детей от троих королей. Род ее продлился заслуженно.) Там была еще и девятилетняя девочка. До посвящения ей было далеко, но в соответствии с традицией она воспитывалась в Нимфеуме, чтобы привыкнуть к тамошней обстановке и ознакомиться с обычаями. С ней Грациллоний был знаком лучше, так как она часто бывала в доме королевы Бодилис, старшая дочь которой Талавир вышла замуж за Арбана Картаги, и эта девочка, Кораи, была их третьим ребенком.

Очнувшись от воспоминаний, обратился на местном наречии к жрице:

— Приветствую вас, госпожа. Крепитесь, я принес вам ужасное известие.

Его поразило, как хладнокровно посмотрела на него жрица. Делами в Нимфеуме обычно заправляла пожилая женщина, имевшая опыт общения с людьми. Дочери Виндилис и короля Хоэля Руне было около двадцати пяти. Когда она того желала, то не скрывала присущие ей властность и настойчивость. Грациллоний ее почти не знал и, когда разошелся с ее матерью, встречался с ней крайне редко. Ему было известно, что по окончании срока службы в качестве весталки, когда красный значок не снизошел на нее, она вышла замуж за Тронана Сироная. Союз их не был счастливым. Не разойдясь с мужем официально, она тем не менее вернулась в храм Белисамы и стала исполнять обязанности младшей жрицы.

— Мы волновались, — сказала она тихо. — Молились. Очевидно, боги разгневались. — «На тебя», — выразил ее взгляд.

Всю дорогу в Нимфеум он размышлял, как сказать о том, что произошло. Сейчас же все, что придумал, выскочило из головы. Лишь прохрипел:

— Мне очень жаль, но королевства больше нет. По неизвестной причине во время шторма открылись Морские ворота. Океан разрушил город. Галликены погибли. А вместе с ними и почти все жители. Не знаю, жив ли ваш муж и другие родственники. Нам теперь надо позаботиться о собственном спасении…

То, что последовало за его словами, память не удержала. Руна завопила и бросилась на него. Многие дни на левой щеке держались следы, оставленные ее ногтями. Он успел отстранить ее, прежде чем она добралась до глаз. Обругав его, она повернулась к весталкам. Одна из них упала в обморок, другие визжали или рыдали. Нимета стояла в стороне, словно вырезанное из слоновой кости изваяние. Юлия пыталась успокоить девушек. То же самое неуклюже старался делать Корентин. Руна хлопала весталок по щекам, трясла за плечи, требовала взять себя в руки. Грациллоний пошел на гауптвахту к морякам.

Разговор вышел тяжелый, хотя они и не винили его. Трое, правда, осудили богов, но тут вмешался офицер и призвал их к порядку. Это был плотный молодой блондин — Амрет Танити. Вместе с Грациллонием они вернулись в Нимфеум.

Впоследствии память Грациллония зафиксировала, как он с Корентином, Руной и Амретом сидел в комнате жрицы. Помещение было светлое и прохладное. Там стояли стол, несколько табуретов да книжный шкаф. Три стены украшал нежный цветочный орнамент. На четвертой стене — изображение богини-девственницы с венком на распущенных волосах. Воздев к солнцу руки, она с улыбкой встречала новый день. Солнце являлось символическим изображением бога Тараниса. За спиной богини под солнечными лучами блестело море — символ бога Лера. За окнами же как ни в чем ни бывало весело вступала в свои права весна.

Руна долго смотрела на Корентина. Костяшки на пальцах, сжавших подлокотники, побелели. Наконец она выдавила:

— Зачем пришли вы?

— Позвольте мне ответить на ваш вопрос, — вмешался Грациллоний. Он старался подавить обуревавшие его тоску и отчаяние и сказать все, что необходимо. Постепенно, шаг за шагом. Так однажды выводил он своих людей из окружения, через лес, где повсюду их подстерегали опасности. То было на севере Британии, у Адрианова вала. — Это я попросил его со мной прийти. Мы имеем дело… думаю, мы имеем дело с потусторонними силами, к тому же у нас есть смертельные враги и в человеческом обличье. Вы, наверное, знаете, меня избрали Отцом митраистского храма. Ну а Корентин — христианский священник. Между нами…