Читать книгу "Инквизитор и нимфа - Юлия Зонис"

— Почему я ничего не знал об активации?

Викторианец перегнулся через стол и ухмыльнулся в лицо Марку:

— Не должен бы я вам об этом говорить, но скажу. Решение о том, пройдет тот или иной студент лицея активацию, принимает его ментор. Франческо возражал. У вас очень высокий потенциал, и вашему наставнику настойчиво рекомендовали пересмотреть решение. Дважды он запросил дополнительное время, а уже перед самым выпуском — вам было шестнадцать — отказал окончательно. Не знаете, почему?

О, Марк отлично знал почему, но думать об этом сейчас себе не позволил. Он уже нащупал след… Ложь пряталась где-то здесь и касалась не его, а другого. Паолини, Франческо, «ваш наставник…»

Аристократический нос наморщился, а черные глаза комически округлились.

— Не тратьте на меня свои дедуктивные способности, Салливан. Они вам еще понадобятся на Вайолет. Впрочем, вы можете отказаться.

Да, и вернуться в Фанор, как возвращался после каждой неудачи — отчего приветливая и, в общем, симпатичная деревушка стала ему ненавистна.

— Знаю, Марк. — Коммодор выпрямился, и в глазах его больше не было смеха. — Знаю. Именно поэтому вы нужны мне. А я нужен вам. Ваш ментор зарвался и угодил в опалу. Он поджал хвост и убрался на Вайолет, якобы для этнографических исследований. И там вполне бесславно подох. Время ему судья. Однако его смерть может послужить и мне, и вам… многим. Если вы проведете расследование на месте и результаты меня удовлетворят, я лично, Марк, буду ходатайствовать о том, чтобы вы прошли активацию. И плевать на то, что там померещилось Франческо…

Вот. Вот оно…

— Он был вашим другом, коммодор? Не сейчас, раньше.

Висконти вздрогнул. Взгляд его сделался тяжелым и неприятно пристальным:

— Другом… вряд ли. Еще в лицее мы спорили слишком часто. Он был и моим учителем.

— Чему же он вас научил, коммодор?

— Не лгать самому себе. А чему он научил вас?

Марк улыбнулся — впервые за время их разговора.

Ответной улыбки не последовало, и тогда он сказал:

— Видимо, ничему. Какие результаты вам нужны?

Тринадцать лет назад тоже была весна. Мирты еще не зацвели, но на пиниях появились зеленые стрелки новых побегов. Клумбы усыпали ирисы. Отец Франческо и Марк шагали по саду, который располагался на верхней террасе, как раз над столовой и беговой дорожкой, опоясывающей футбольное поле. Слева виднелись желтые лицейские корпуса, а впереди, за рекой, разогретый воздух дрожал над крышами палаццо и пасхальным яйцом Дуомо. Заходящее солнце облило медью колокольню Джотто. Навязчивый запах свежей краски смешался с ароматом цветения и свежестью, поднимавшейся от реки.

Пожилой викторианец шел, опираясь на руку ученика — и это было скорее знаком доверия, чем старческой немощи. Остановившись у чугунной скамьи с узорной спинкой, отец Франческо обернулся к подростку:

— Марк, я хочу тебя кое о чем спросить.

— Да, наставник?

— Задавая свой вопрос, ты ведь прекрасно понимал, что я предложу написать эссе. Ты знал, что для тебя это кончится очередной хорошей оценкой, а для кое-кого из твоих одноклассников — взысканием. Тем не менее ты спросил. Почему?

Марк хмыкнул:

— Может быть, мне просто хотелось получить хорошую оценку. И хотелось, чтобы кое-кто заработал взыскание.

Отец Франческо уставился ему в лицо, пожевывая губами. Губы у наставника были коротковаты и не натягивались на длинные желтые зубы, как детскую простынку не натянуть на двуспальную кровать.

— Спасибо за то, что не стал выкручиваться, — сказал наконец ментор. — Многие на твоем месте просто сделали бы вид, что не поняли вопроса. Хотелось бы, чтобы ты и впредь сохранял подобную честность.

— Я постараюсь.

— Да уж постарайся. В ордене принято скрывать дурные побуждения за красивыми словами. Надеюсь, ты сможешь удержаться от лицемерия.

Настала очередь Марка закусить губу.

— Отец Франческо… Вы же знаете. Скорее всего, я не вступлю в орден.

Старый викторианец некоторое время не отвечал, увлеченный, казалось, затопившим небо закатом. А когда заговорил, сказал следующее:

— Марк, сейчас мои слова могут показаться тебе жестокими. Однако я крайне рад, что у тебя нет выдающихся способностей. И знаешь, почему? Потому что со способностями ты бы несомненно добился высокого положения в ордене. И это неудивительно. Ты — живое воплощение викторианства, Марк. В твоем характере я вижу все хорошее и все плохое, что есть в братстве. И плохое, к моему глубочайшему сожалению, перевешивает…

У скамейки рос куст спиреи. Садовник проявил недобросовестность: половина куста была покрыта пышными белыми соцветиями, а вторая засохла, и ветки ее мертво и голо торчали на фоне пламенеющего неба. Отец Франческо протянул руку и дотронулся до цветущей ветки. Та закачалась, роняя белые лепестки.

— Гордость, мальчик, может помочь слабому. Она — как древесина молодого растения, помогающая ему не сломаться под ветром. Но у взрослых и сильных гордость быстро превращается в гордыню. А гордыня — очень плохая подпора. Она делает тебя сухим и хрупким, словно мертвая ветка. Тронешь — и переломится.

Говоря это, викторианец взял в пальцы тонкий сухой прут и с треском переломил его пополам. Марк молчал, нахмурившись. Отбросив обломок, отец Франческо развернулся к ученику и как ни в чем не бывало сказал:

— А теперь, мой юный друг, пойдем-ка ужинать.

Глава 2

Лаура Медичи

Набережная Тибра цвела и пахла. Цвела мелкими ржавыми водорослями вода, а пахли окрестности. Кошачьей мочой. Гнильем. Канализационными стоками. Можно было подумать, что в воздухе разбрызгивают специальный ароматизатор — но это просто пласты, многовековые залежи ила, потревоженные цветением, источали запахи прошлого. Слежавшиеся, хорошо утрамбованные за столетия запахи. Марку оставалось лишь порадоваться, что идущая к нему по набережной девушка не почувствует всего этого великолепия — ее ноздри закрывали нанопоровые фильтры. Хотя радоваться тут, если честно, было совершенно нечему.

Пилот в аэрокаре сменился, а машина осталась та же. Проводивший Марка на крышу лысоватый брат с поклоном удалился. Пилот сообщил, что довезет пассажира до гостиницы и подберет в пять утра. Оттуда, Салливан знал, его доставят в Монтеспеккато, к ближайшей станции орбитального лифта. На лунной базе уже грузился военный транспорт, один из тех, что постоянно курсировали между Землей и Приграничьем.

Еще слегка оглушенный быстротой, с которой изменилась его жизнь, Марк занес ногу на подножку машины… и замер. На дальний конец площадки плавно опустились три аэрокара с номерами Совета Объединенных Наций. Из серебристого «Мерса-Сиагал» выбрался высокий человек в светлом костюме. Судя по жестикуляции, он спорил о чем-то со вторым пассажиром. Высокого человека звали Флореан Медичи, и он был сенатором — так по старой привычке еще титуловали представителей СОН. Во втором, приземистом и черном, Марк узнал его советника по международным вопросам. На площадку тем временем село еще полтора десятка машин. Пилот за спиной нетерпеливо кашлянул и чуть ли не силой впихнул Марка в салон.