Читать книгу "Тарантул - Сергей Валяев"

— Ааа, — сказала, — лучше бы в торговый, у твоего Лаптева такая лапа…

— … мохнатая, — засмеялся Соловей. — Мне бы такую волчью лапку, я бы весь мир перевернул вверх тормашками.

— Ой, зайчишка-хвастунишка, — хохотала Вика.

Когда мы заканчивали есть мороженное, закрапал дождь. Девочка и Соловьев заспешили в кинотеатр «Авангард» на новый фильм, а я остался. Они ушли — я спустился к озеру и протянул клейкие руки к воде.

Дождь быстро прекратился — только прибил летнюю пыль. Но лицо мое было мокрым от этого быстрого дождя.

Я переключаю скорость и обращаю внимание на острое колено пассажирки, запакованное в ажурный дедерон. Положить бы руку на него? Нельзя, я получил хорошее воспитание. Оказывается, все-таки не освободился от своей застаревшей болезни: казаться лучше, чем есть на самом деле.

Что было пороками, стало привычками.

Помню, как меня провожали. Был месяц май. И было тепло. Гуляли на даче красного командарма и лихого рубахи Иванова, моего деда. Серов-младший пригласил всех девочек городка. Их было очень много, они нагишом бегали за ним и визжали, как русалки, пойманные в сети трудолюбивыми рыбарями. Санька декламировал свои стихи. Потом все ушли купаться на лесной карьер, который мы называли озером.

Я остался, и рядом со мной в ту ночь была она, Вирджиния, а по нашему, простому — Верка. У неё было хорошее качество: сдерживать свои обещания. Она дала мне слово быть, и она была.

И была ночь, и были мы, и больше никого.

Она сидела на веранде. Ночной ветер гнал облака, месяц нырял в них, как парус. Она сидела на веранде и курила. Запах от папиросы был странным, сладковатым.

Парус в небесном океане пропал; тлеющий огонек вспыхивал, как маяк.

Я грубо повалил её на тахту.

— Нет, — сказала Вирджиния.

— Я люблю тебя, — сказал я.

— Я прижгу тебя.

— Жги, сука, — прохрипел я, с усилием раздирая её ноги; потянул руку вниз.

— Пусти, дурак. Больно.

— Нет, не больно.

— Больно.

Она снова сдержала свое слово — боль прошила ладонь. Я, смеясь, поднялся. Она лежала — свет паруса осветил её, и я увидел оскал улыбки, провалы глазниц, заострившийся нос, темные пятна; мне показалось, что передо мной — разлагающийся труп…

Я вывалился с веранды в кусты. И меня выворотило наизнанку желчью ужаса и предчувствием её и своего будущего. Впрочем, выворотило меня от недоброкачественной пищи и того, что я выпил. Я совершенно не умею пить. Я блюю, когда выпиваю чуть больше, чем мне положено. Так я устроен. Как не все.

Меня неприятно швыряет на руль. На повороте зазевался и мою колымагу выбрасывает на встречную полосу. А впереди, вижу, чадит дизельный КамАЗ. С панельными блоками для новых домов, где будут проживать удачливые новоселы.

У каждого свои маленькие радости жизни. Если то, как мы живем, можно назвать жизнью.

Птичий вскрик в далекой стороне — ты тоже хочешь жить, девочка Полина. Не волнуйся, я тоже хочу выжить. Глупо и несправедливо быть раздавленным тупым и грязным железом после возвращения из ада…

Ревет фордовский мотор, рвет скорость машину, вывозит нас импортная лошадка в жизнь прекрасную и удивительную.

Боковым зрением вижу — скользит грязевой мазок борта КамАЗа, скользит и пропадает.

— Мамочки, — слышу я.

Я не отвечаю. Я молчу. В городках нашего детства не может быть страха.

Не может быть страха. Это я понял однажды, когда наш класс отправили оказывать шефскую помощь колхозу «Путь Ильича». Мы стали загружаться в заказной автобусик, и тут девочкам захотелось пить. Меня и Серова послали в магазин. Мы загрузили рюкзаки бутылками, и, когда громыхая ими, перебегали дорогу, нас переехал грузовик средних размеров.

Мы рухнули, погребенные газированной шипучей дрянью. Я лежал, помню, в луже, и смеялся от столь неожиданного приключения, абсолютно не испугавшись, а на моих губах был сладкий привкус. Как потом выяснилось, это был последний день из моего детства.

Меня просят притормозить. Вот и все — мы расстаемся навсегда, девочка Полина. Жаль. У неё жалкое и растерянное лицо, она что-то хочет мне сказать.

— Сегодня катаю бесплатно, — повторяю.

— Спасибо, — говорит она. — А как вас зовут?

Я называю свое имя. Зачем? В данном случае, проще назвать имя, чем не называть его.

— Алеша, а можно я вам… позвоню, — торопится. — У вас телефон… вот… А я живу у тетки…

— Привет тете, — удивлен, неужели ещё могу кому-то нравиться?

Конечно, приятно такое отношение, однако девочка моя, ты ведь играешь в куклы? Зачем тебе нужен? Тем не менее называю цифры — шифр будущих наших встреч? Зачем эти встречи? Так уж я похож на героя с крепкой челюстью и глазами, задурманенными сердечной поволокой?

Я оставил Полину на обочине. Она доверчиво взмахнула рукой, как ребенок по имени Ю. Так странно я называл свою маленькую сестричку. Все её называли Юлией, а я — Ю.

После того, как меня и Серова благополучно извлекли из-под грузовика, выяснилось, что ничего страшного не произошло. Правда, поранили руки о стекло и облились сладкой водой с головы до ног. Но ведь живы, слава Богу. И, перевязав руки, нас отправили по домам. Колхоз так не дождался двух молодых обормотов, которые мечтали свалить урожай картофеля в закрома родины.

У меня был ключ. Я открыл ключом дверь, потому что у меня был свой ключ, он у меня всегда был. Потом принялся возиться в сумерках прохожей. Мне было неудобно с грубо перевязанными руками. На шум из ванной появилась мама и назвала имя Лаптева. У неё был странный, мне незнакомый голос. Это была не мама, это была чужая женщина, но в мамином атласном халате. Я подумал, что ошибся квартирой. Потом почувствовал, как радиация стыда прожигает меня насквозь. Как пульсирует кровь в порезах. Как спазмы обиды, горечи и ненависти…

Нельзя быть хлюпиком, Алеша. Тогда это себе сказал. Нет, чуть позже. Мы стояли на учебном плацу, разлинованному, как школьная тетрадка. За нами лежали синие родные горы, а перед нами ходил майор Сушков. Был коренаст, плотен, мужиковат, походил на колхозного тракториста. Но в полевой форме десантника. С нашивкой «тарантула» — элитным знаком нашей 104-й дивизии ВДВ. И краповым беретом набекрень. Майор долго ходил перед взводом, молчал, потом заговорил. Красноречием он не блистал, но мы поняли, что бить младший командный состав прикладом и ногами нехорошо, то есть службу надо нести исправно.

— Ну, студент, — остановился передо мной. — Жить надоело?

— Никак нет, товарищ майор, — бодро отвечал я.

— Сомневаюсь я…

— Я хорошо бегаю, товарищ майор.

— От судьбы не убежишь, студент.

Я самоуверенно передернул плечами. Я не поверил старому и опытному вояке, и зря.