Читать книгу "Изумрудные глаза - Дэниел Моран"

У меня и в мыслях не было ничего дурного. Я уже приготовился проделать свой незамысловатый трюк. Однако Родригес неожиданно замер посреди предбанника и загородил мне проход. Я надеялся, что эта задержка займет не более мгновения, не дольше. Сейчас он сделает шаг вперед, нажмет педаль в полу, внешние створки разойдутся, потом закроются, и я смогу продолжить путь. Тоже нажму педаль – и вперед. Для тех, кто находился внутри, это будет выглядеть так, словно створки сами собой открылись, затем закрылись; такое часто происходит с их достаточно примитивной техникой, и никто не стал бы поднимать тревогу. Ну, сработали вхолостую, и бог с ними.

Однако Хорхе Родригес продолжал торчать в дверях. Мгновения текли невыносимо медленно, если принять во внимание мою личную временную шкалу. Более того, он вдруг сделал шаг назад. С издевательской неторопливостью сунул руку в карман комбинезона, вытащил маленький белый цилиндр и сунул его в рот. Тесное помещение не могло вместить нас двоих, так что мне, чтобы не выдавать своего присутствия, пришлось вжаться в угол, затем переместиться вперед. Статичное положение сразу отбрасывает меня в область видимого спектра.

Сначала мои перемещения вызвали лишь легкий ветерок в предбаннике. Дальше еще хуже – Родригес с невыразимым сладострастием выпустил дым изо рта и носа и опрометчиво оперся спиной о задние двери, через которые я хотел проскользнуть внутрь. Он еще раз выпустил дым – этот процесс, противный, даже отвратительный, называется «курение». Вам, должно быть, приходилось с ним сталкиваться. Что он курил – табак или марихуану, две самые распространенные отравы в тот период, – я не знал. И знать не хотел. Меня куда больше интересовал вопрос, сколько он будет тянуть этот набитый дерьмом цилиндрик. По опыту я мог предположить, что это «курение» продлится не менее минуты-другой. Ясно, что так долго я не мог выдержать.

Пришлось погрузиться в местное время.

Для меня этот переход длился не более мгновения. Для Родригеса еще короче. Представьте его изумление, когда я, материализовавшийся, предстал в виде неподвижной, напоминающей статую фигуры. Виден я был не более секунды. Однако он успел разглядеть меня. Его глаза широко открылись, изумление быстро сменилось ужасом. Его губы начали раздвигаться – вероятно, он собрался закричать. Меня охватил страх, и я, не соображая, что делаю, коснулся пальцами его лба и погрузил Родригеса в сон. Постарался проделать это как можно деликатнее, ведь сон-то мог оказаться вечным. Тело его обмякло, намерение закричать выродилось в слабый вы­дох. Вероятно, последний в его жизни...

Родригес начал оседать на пол, но не успел. Я подхватил его и вытащил в коридор. Затем, в последние мгновения его сознания, еще мерцающего в присущей ему оконечности времени, я стер в голове Хорхе Родригеса всякое воспоминание обо мне и вернулся в предбанник, где произошло несчастье. Здесь нажал на педаль. Створки, ведущие в лабораторию, раздвинулись. Я еще раз скользнул в быстрое время и проник в рабочую зону.

К сожалению, пока мы находились в предбаннике, идентификационный значок, приколотый к одежде Хорхе Родригеса, почернел. Я успел прожить тысячу таких жизней, какая была дарована Родригесу, и излучения моего тела вполне хватило, чтобы засветить пленку.

В те секунды, которые тянулись с момента моего появления в лаборатории и до первого вскрика сирены, я неотрывно разглядывал сгусток подвижных аминокислот, из которого впоследствии развился мой предок.

Опытный образец был помещен в стеклянную посуду. Скоро с помощью лазера и особого рода вирусов они соберут его, создадут нечто цельное, законченное, наградят особыми качествами. Правда, историки утверждают, что это граничит с чудом, ведь процесс настолько примитивен, что необходимо, по меньшей мере, десять лет безостановочной работы, чтобы добиться результата. Они утверждают, что, вероятнее всего, этот метод был изначально обречен на неудачу, и тем не менее успех налицо. Вот он передо мной, зародыш. Мне оставалось только протянуть руку и подтолкнуть кусочек заветной аминокислоты к тому месту в генной цепочке, которое позволило бы будущему существу открыть новую эру в истории.

Мне не известно, тем же путем появился на свет Камбер Тремодиан или нет. В некотором смысле он тоже чрезвычайно удивительное, исключительно рациональное существо. Подобных качеств в нашей линии всегда не хватало, поэтому его появление вполне может быть связано с проникновением в родильную лабораторию некоего более совершенного, чем мы оба, существа. Мне-то известно, как это делается.

Я вновь бросил взгляд на пробирку. Этот маленький комочек живой материи и являлся моим прапрапра... прадедушкой. Он стал первым обладателем дара – дара удивительного, свойственного только Ноябрьскому дому, представителем которого я имею честь быть. Именно мне доверили соединить звенья разорванной цепи, причем связать их я должен таким образом, чтобы Карлу Кастанаверасу было удобнее взрастить моего какого-то там дедушку.

* * *

Спустя несколько секунд после прозвучавшего сигнала тревоги на экране монитора в кабинете Сюзанны Монтинье возник Робин Макинтайр. Он держал в руках лист бумаги и монотонно-скорбным голосом доложил о трагическом случае с Хорхе Родригесом. Его нашли в коридоре без сознания, более того, в коме. На внешние раздражители не реагирует. Наконец Макинтайр закончил, посмотрев поверх документа на Сюзанну. Последняя его фраза прозвучала несколько двусмысленно, вот он и бросил взгляд на руководителя, чтобы проверить, дошла ли до нее невероятность всего происходящего.

– В переходной камере обнаружено что-то странное, – добавил Робин. – Следы физического воздействия.

– Какого именно?

– Радиоактивность.

– Радиоактивность?!

– Фон обычный, уровень даже ниже нормы, однако значок Хорхе оказался засвеченным.

Сюзанна впервые отметила легкий всплеск чувств, прозвучавший в загробном голосе докладчика. И не удивительно, погибший считался лучшим другом Робина.

После паузы Макинтайр добавил тем же тоном:

– Его необходимо отправить в госпиталь. Я собираюсь сам сопровождать Хорхе.

Амньер, стоявший сбоку от стола, где помещался терминал информационной сети, и с этого места не видимый Робином, решительно возразил:

– Ни в коем случае! Тело нельзя вывозить из Центра.

Сюзанна сочла, что Робин не мог слышать инспектора. Макинтайру незачем знать, что творится у нее в кабинете. Она нажала кнопку, убрала звук, после чего обратилась к Дэррилу:

– Почему нельзя, черт побери?

– Если его отправят в госпиталь, мы не сможем избежать огласки. Никто, кроме нас и Робина, не должен знать о радиоактивном загрязнении. Только так мы сможем выбить самый опасный аргумент из рук тех, кто настаивает на вашем закрытии. Если же информация просочится, сами понимаете... – Он помолчал, затем принялся терпеливо объяснять: – Если ярлычок засвечен, значит, он ничего не почувствовал. На него было совершено нападение, а он даже не заметил. Во время мировой войны я часто встречался с чем-то подобным. Как, впрочем, и Малко. Смерть настигала людей внезапно, они умирали со спокойными лицами. Можете расспросить его. За истекшее десятилетие медицина так особо и не продвинулась в постижении этой тайны.