Читать книгу "Ночь святого Вацлава - Лайонел Дэвидсон"

– Дядя Бела, – беззвучно прошептал я в потолок, – ну чего бы тебе не помереть, а?

И вдруг он правда помер в моем воображении. Лежа в своей большой ванкуверской кровати. Шумная, наполненная астматическими хрипами комната вдруг смолкла, а белая скользкая простыня все еще дыбилась над куполом его живота. Я склонился над дядей Белой. Его бледная вставная челюсть, наполовину выпав изо рта, сияла в лунном свете, а рот у него приоткрылся, как у выброшенной на мостки рыбы. И все потому, что сегодня пятница, а в пятницу мне надо повидать Хрюна. Хрюново лицо спокойно белеет на подушке в лунном свете, оно и так-то никогда не сулит ничего доброго, а уж теперь и подавно – оно мертвенно-белое и какое-то хорячье, и он говорит, что мне ее не видать, пока не уплачу хоть половину. И я плачу ему половину, а в кошельке остается еще много-много тысяч, потому что я их пересыпал из того самого купола. И вот я сажусь в машину, задом выезжаю из переулка, разворачиваюсь двумя быстрыми и уверенными движениями – и вот оно, вот оно! – этот долгий, наполненный ритмом полет, пронизанная солнцем дорога и руль, такой гладкий и теплый, гладкий и теплый, в том месте, где нет чехла…

Когда наутро я проснулся, то сразу подумал: как это ты пожелал смерти дяди Белы! Я лежал, и меня просто мутило.

«Ну ты даешь!» – думал я. – Что-то с тобой не так! Неделями, месяцами, годами только и делаешь, что балбесничаешь.

Я скатился с кровати, накинул халат и запихнул себя в ванную.

Но этот дядя Бела просто не выходил у меня из головы, я даже испугался, когда увидел в зеркале, какой у меня затравленный вид. В Ванкувере я сроду не бывал. И никогда не видел, как умирает человек. А тут все в деталях, и как четко – внезапное прекращение астматических хрипов, белые простыни на животе – полная картина безмолвия наступившей смерти… Мои глаза с суеверным ужасом взирали на меня самого, и, чтобы прогнать это видение, я стал мылиться и вытираться с огромным рвением.

По субботам нам давали на завтрак яйца, и, одеваясь и удивленно распевая на все лады «яйца-яйца!», я нашел в себе силы крикнуть:

– Иду, миссис Нолан! – И с почти искренним энтузиазмом влетел в столовую.

Коротко кивнув трем другим, уже жующим постояльцам, я вытащил из лежащей на столе стопки газету и письма и уселся на свое законное место.

Тут мой взгляд упал на длинный белый конверт, и меня будто током прошило. На марке значилось: SWI. Я крутил конверт в руках, все не решаясь его вскрыть. Мне почему-то захотелось выскочить с этим конвертом на кухню и, так и не распечатав, запихнуть его в котел миссис Нолан.

Что спасло бы меня от многих бед. Не было бы той ночки на Староместскои площади, не было бы скитаний по Баррандовским Террасам, не изведал бы я сомнительной морали той самой Семеновой – девицы с грудями-бомбами…

Наверно, по мне пробежал какой-то ток ясновидения… но желание кинуться к котлу миссис Нолан я в себе подавил. А вместо этого вскрыл конверт, прочел письмо и увидел, как задрожали мои руки.

Оно было коротким, я перечитал его четыре раза; Гласило оно следующее:

Уважаемый Сэр,

Прошу связаться с моей адвокатской конторой для назначения встречи по делу о завещании покойного мистера Белы Янды.

С искренним уважением

Стефан Канлиф.

Chapter II

1

Вам положены два яйца, потому что у вас очень изголодавшийся вид, – сказала миссис Нолан, внося в столовую яйца. Потом взглянула на меня и стала беспокойно поправлять прическу:

– У меня что-то не в порядке?

Наверно, я так сильно на нее таращился, что пришлось отвести глаза.

– Что, плохие новости? – спросила она.

Я облизнул губы.

– Что-то случилось с вашей матушкой?

– Нет-нет.

– Уволили со службы?

– Нет, это с покойным дядей. Он умер.

Миссис Нолан выдвинула стул и села рядом. Чтобы избавиться от ее утешений, я быстренько протянул ей письмо, и она прочла его, далеко отодвинув от глаз.

– Я очень вам сочувствую, мистер Вистлер. Это от адвоката, как я полагаю?

Я снова взглянул на письмо. Бланк был удивительно безликий, только в верхнем левом углу напечатано маленькими буковками: «Канлиф amp; Kо».

– Наверно.

– Вы хорошо его знали?

– Почти совсем не знал. Он жил в Канаде.

– Да-а, – протянула она, – все равно это печальная новость. Налью-ка я вам чашечку крепкого чая.

Она налила, и я хлебнул кипятка, так, что слезы полились из глаз.

Миссис Нолан громко высморкалась и попросила остальных постояльцев, которые все еще сидели, благоговейно глядя на меня, покинуть столовую. Они столпились вокруг и с сочувствием, от которого мне стало совестно, забормотали слова утешения.

Когда все вышли, я, как с цепи сорвавшись, вскочил со стула и в бешеном галопе понесся вокруг стола. Плохие новости, говорите?! Плохие новости?! Даже миссис Нолан, даже эта почтенная дама, которая, как никто другой, проникла в суть письма, даже она была вынуждена отнестись к нему с печальной почтительностью!

Я плюхнулся на стул и снова прочел письмо, теперь уже очень вдумчиво. В формулировке «О завещании покойного мистера Белы Янды» было нечто столь четкое и ясное, что я удивился – как это мне раньше не приходило в голову думать о нем подобным образом. Покойный мистер Янда – вот здорово! Он разумно и благополучно прожил долгие годы, сколачивая состояние и готовясь к тому, чтобы стать покойным, и теперь я шепчу его имя и благодарно кланяюсь этому имени, значащемуся на бланке.

Пока я так сидел и бормотал, обращаясь к письму, миссис Нолан высунула голову из-за двери, потом снова исчезла. И тогда я умял оба яйца, выев одни желтки, а к белкам с барственной спесью даже не прикоснулся.

Это состояние еле сдерживаемого экстаза длилось все время, пока я не очутился у себя наверху. А там я вскочил на тахту и стал прыгать до ней, курить сигарету за сигаретой и ждать, пока не настанет наконец время звонить Стефану Канлифу.

2

Офис находился на Фрэнсис-стрит, Виктория, и я мчался вверх по крутым ступенькам, как положено безвестному наследнику, спешащему заявить право на наследство – все-таки повод нешуточный!

Перед этим я поговорил по телефону с секретаршей Канлифа и узнал, что он будет в офисе только в половине первого. Миссис Нолан одолжила мне еще одну бутылку английского портвейна – чтобы было с чем коротать время – и даже восприняла эту мою Просьбу вполне благосклонно.

Машину я завел с трудом, потому что ко всем прочим хворям у нее сел аккумулятор, но, чуть не доконав ее от возбуждения, я все-таки умудрился высечь из нее заветную искру.