Читать книгу "Белый Дух - Андрей Ветер"

– Я в восторге, штандартенфюрер.

– От чего?

– От вашего вкуса… И от вас лично, штандартенфюрер.

А-213 – штандартенфюреру Клейсту

Совершенно секретно.

Напечатано в одном экземпляре.

6 января в 12.00 я заступил на пост и вёл наблюдение за домом № 10 по Литценбургерштрассе, где проживает Герда Хольман. С 12 часов она не покидала квартиру ни разу, не появлялась на улице, но после 15.00 трижды выглядывала в окно, высматривая что-то. В 16.00 возле её подъезда остановился автомобиль «мерседес-бенц» чёрного цвета с номером СС 952659. Из автомобиля вышел мужчина – высокий, русый, крепкого телосложения, одетый в серый плащ. Спустя две минуты я увидел его в окне квартиры Хольман. Несмотря на наступавшую темноту, окна не были зашторены, как того требуют правила затемнения. Правда, в комнате горела только настольная лампа, и её свет почти не был виден с улицы.

Мне удалось увидеть немного сквозь окно. В течение нескольких минут Хольман спокойно разговаривала с гостем. Когда он снял плащ, мне удалось разглядеть на лацкане его пиджака значок СС. Затем они скрылись из поля моего зрения, и появились в пространстве окна двадцать минут спустя.

За это время в подъезд вошло два человека – оба проживают в этом доме. Возле дома ненадолго останавливался велосипедист, что-то проверял в наброшенной через плечо сумке. Шофёр «мерседеса» ждал, не покидая машины.

Когда я снова увидел в окне Герду Хольман, она была заметно растрёпанная. Почти сразу она задёрнула плотные шторы.

Ещё через двадцать минут они вдвоём вышли из дома и сели в машину с указанным выше номером. Я передал информацию об их отъезде на пункт № 4.

Хельдорф – Клейсту

Совершенно секретно.

Отпечатано в одном экземпляре.

Согласно полученной информации, Герда Хольман выехала из своего дома с штандартенфюрером Рейтером примерно в 17.15 на его служебном автомобиле СС 952659. Они вывернули на параллельную Курфюрстендам, остановились и прогуливались в течение почти тридцати минут, спокойно беседуя о чём-то. Агентам не удалось зафиксировать, о чём шёл разговор. Затем они снова сели в машину и поехали в чилийское посольство.

В посольстве штандартенфюрер Рейтер представил Хольман самым разным людям, но ни около кого не задерживался с нею долго. По всему было видно, что она исполняла формальную роль его спутницы. Среди гостей было много молодых людей – курсантов Крампница, офицеров танкового училища под Берлином, но Рейтер даже не взглянул на них. Он общался только с высшими чинами СС и дипломатами.

Герда Хольман долго беседовала с сёстрами Вельчек, дочерьми последнего германского посла в Париже, и пыталась флиртовать с их братом Ханзи, который пришёл на бал со своей невестой Зиги фон Лаферт. Она не получила от него ответа на свои заигрывания. Зато на неё обратил внимание барон фон Феффер, он четырежды приглашал её на танец, и она с явным удовольствием танцевала с ним.

Рейтер представил Герду Хольман Росите Серрано, популярной чилийской певице, которая исполнила во время бала несколько песен.

Достойна особого внимания беседа, в которой Хольман принимала участие. Разговор записан не с самого начала, так как агент не сумел подойти к участникам сразу.

Картье (бельгийский дипломат): Здесь совсем как в довоенные времена!

Неустановленное лицо: Бросьте! В довоенные времена все чувствовали спокойствие. Сейчас каждый сжимается от страха, даже нащупывая в своём кармане дипломатический паспорт.

Хольман: Вы преувеличиваете.

Неустановленное лицо: Фройляйн, вы слишком наивны. Или же вы живёте в тепличных условиях, если позволяете себе думать так.

Хольман: Я думаю так, как вижу. Германия строит новое общество и делает это без детского сюсюканья.

Картье: Простите, фройляйн, вы – член НСДАП?[2]

Хольман: Да, и горжусь этим!

Картье: Что ж, вы сами дали себе характеристику. В вас говорит не разум, а партийный фанатизм.

Хольман: А в вас говорит обыкновенная враждебность к идеям, которые вы не в силах понять!

В ту минуту подошёл штандартенфюрер Рейтер. Он взял под руку Хольман и отвёл её в сторону.

Рейтер: Держи себя в руках, Герда. Мы не на партийном собрании и не в кругу соратников по СС. Мы находимся фактически на территории чужой страны. Здесь люди могут иметь право выражать другие мысли.

Хольман: Разве я не имею права говорить то, что думаю? Разве идеи Рейха следует скрывать перед иностранцами?

Рейтер: В дипломатической среде не принято говорить то, что думаешь.

Хольман: Жалкие лгуны! Шуты в смокингах!

Рейтер: Герда, я буду вынужден выдворить тебя отсюда, если ты не возьмёшь себя в руки. Займись-ка лучше вон тем молодым американцем. Это Джейк Робинс, помощник атташе по культуре. Мне нужно наладить с ним контакт. Подготовь для меня почву, если это тебе по силам.

Хольман кивнула и отправилась было к Робинсу, но Рейтер задержал её.

Рейтер: Герда, я очень ценю тебя как сотрудника Института и внимательно изучаю все твои докладные записки и предложения по углублению экспериментов. Ты умеешь работать со вкусом и зришь в корень дела. Но сейчас мы не на работе. Постарайся не ляпнуть лишнего.

Хольман: Что значит «лишнее»?

Рейтер: То, что не вписывается в рамки их (Рейтер указал головой на дипломатов) морали.

Хольман: Выходит, мы должны потакать им, прикидываться не такими, какие мы в действительности?

Рейтер: Мы должны быть аккуратными…

Когда Хольман подошла к Джейку Робинсу, он спорил с Клаусом Харпрехтом о книгах Ницше.

Харпрехт: Ницше писал, что для обеспечения верховенства моральных ценностей необходимо учитывать все виды аморальных сил и страстей. Рост моральных ценностей является результатом действия аморальных соображений.

Робинс: Вы хотите сказать, что мораль производна от аморальности?

Харпрехт: Разумеется. Это два конца одной палки. Когда люди не хотят добровольно принимать моральные ценности, их приходится навязывать, насаждать силой. Но разве не аморально пытаться насильственно утвердить мораль?

Хольман: Простите мою категоричность, господа, но мне кажется, что вы занимаетесь пустословием. Любой человек отдаёт себя в чьё-то распоряжение, на чью-то волю, служит какой-то идее. Людям свойственно повиноваться. И мораль не имеет к ним никакого отношения. Человек заводит речь о морали лишь для того, чтобы создать оправдание своим поступкам, когда у него нет убеждённости в своей правоте.