Читать книгу "Сошедший с рельсов - Джеймс Сигел"

Эллен прокашлялась. Начинается. Сперва она устроила ему выволочку за то, что он говорил без спроса, а теперь ждет, чтобы он что-нибудь сказал. Жаждет прошения об отставке.

– Вы не хотите, чтобы я дальше занимался вашими делами?

Чарлз постарался произнести это бесстрастно, даже слегка вызывающе. Но ничего не получилось. Тон вышел плачущим, обиженным, жалким.

– Мы, конечно, ценим все созданное вами, у вас замечательные работы, – услышал он. А потом вроде как отрубился. Он подумал, что их славная компания и их славный президент могли бы возмутиться и сказать, что «это мы выбираем, кому здесь заниматься вашими делами. И мы выбрали Чарлза». Не исключено, что они так бы и поступили, если бы сумма не была настолько значительной и дела не шли так паршиво, если бы они вообще не привыкли стоять на коленях перед заказчиками.

Но Элиот по-прежнему не отводил от стола глаз. Чарлза публично потрошили, а он выводил на бумаге каракули. Похоже, босс производил подсчет: с одной стороны 130 миллионов долларов, с другой – Чарлз Шайн. И результат неизменно выходил Чарлзу боком.

Чарлз не позволил ей закончить.

– Было очень приятно, – сказал он, полагая, что наконец попал в нужную тональность: этакий утомленный миром циник с налетом того, что называется noblesse oblige[4].

И словно в горячем тумане покинул конференц-зал. Будто выбрался из котельной.

И сразу оказался в совершенно иной климатической зоне. Слух о том, что его отстранили от проекта, уже успел распространиться. Он это видел по лицам.

Чарлз едва кивнул секретарше, прошел к себе в кабинет и закрыл дверь.

Потом, когда жизнь понесется в тартарары, трудно будет припомнить, что все началось именно в это утро.

Вот так.

А пока он прятался за дверью и гадал, сядет или не сядет завтра на девятичасовой поезд Лусинда.

Сошедший с рельсов. 5

Она не села.

Чарлз сначала отстоял на том же месте на платформе, потом прошел состав от первого до последнего вагона – туда и обратно – и вгляделся в лица пассажиров, как человек, встречающий в аэропорту родственников из-за границы: давно не видел, подзабыл и хочет побыстрее узнать.

– Помните женщину, которая ссудила меня деньгами? – спросил он у кондуктора. – Вы ее здесь не заметили?

– Вы о чем? – удивился тот. Он не помнил ни женщины, ни Чарлза. Наверное, привык ругаться с безбилетниками и потому вчерашняя драма не отложилась у него в памяти.

– Не важно, – пробормотал Чарлз.

Ее не было.

Чарлз слегка удивился, что его это тронуло и что он мотался по вагонам, словно бездомный в поисках теплого угла.

Кто она такая, в конце концов? Замужняя дама, с которой он невинно заигрывал по дороге на работу. Безобидно, потому что в первый и в последний раз. В таком случае зачем понадобилось ее искать?

Может быть, потому, что он хотел поговорить? О том, о сем, о другом? Например, о том, что случилось с ним вчера на работе. Диане он об этом так и не решился рассказать.

Готовился. Честно.

– Что было на работе? – спросила она за ужином.

Вполне законный вопрос. Более того, он его ждал. Но жена казалась усталой и встревоженной. Когда Чарлз вошел на кухню, она просматривала записи показателей сахара в крови дочери, и он ответил:

– Все в порядке.

Больше они о работе не говорили.

В начале болезни дочери единственной темой их бесед был диабет. Но когда поняли, какое дочери уготовано будущее, сменили тему, потому что говорить значило признать неизбежное.

У них сложился целый свод табу на упоминание возможной карьеры Анны, статей в журнале «Диабет сегодня», об ампутации рук и ног. Вообще на разговоры обо всем плохом. Потому что сетовать по поводу чего-то плохого, кроме недуга Анны, значило умалять значение самой Анны.

– Меня сегодня проверяла миссис Джеффриз, – сообщила Диана. Миссис Джеффриз была директором ее школы.

– И как все прошло?

– Замечательно. Ты же знаешь, какие она закатывает истерики, когда я отступаю от плана урока.

– А ты отступала?

– Да. Но я дала задание написать сочинение «За что мы любим нашего директора». Так что ей не на что было жаловаться.

Чарлз рассмеялся и вспомнил, что в былые времена в семье Шайн часто смеялись. Он посмотрел на жену и решил: а она до сих пор красива.

Блондинка (наверное, не без помощи «Клерола»[5]). Волосы пышные и кудрявые, так что с ними не справляется белая эластичная лента, повязанная вокруг головы. Темно-карие глаза, которые всегда смотрят на него с любовью. От уголков разбегаются усталые морщинки, словно бороздки от слез. На фотографиях НАСА поверхность Марса изрезана линиями. По мнению астрономов, это высохшие русла рек. «Так и Диана, – подумал Чарлз, – выплакала все».

После ужина все поднялись наверх. Чарлз решил помочь Анне с сочинением за восьмой класс по обществоведению. Тема была «Отделение церкви от государства». Дочь сразу врубила MTV на полную громкость.

– Какие шаги предпринимали Соединенные Штаты для отделения церкви от государства? – спросил Чарлз совершенно серьезно и даже строго, надеясь, что Анна осознает: телевизор необходимо выключить.

Дочь не уловила его намек, тогда он встал перед экраном и заслонил Бритни, Мэнди или Кристину. Анна попросила его подвинуться.

– Сей момент. – Чарлз задергал руками и ногами, изображая испуганного цыпленка. Мол, видишь, двигаюсь.

Это вызвало у девочки улыбку. Большое достижение, если учесть, что настроение его тринадцатилетней дочери обычно колебалось от мрачного до совсем угрюмого. И надо сказать, не без причины.

Покончив с сочинением, Чарлз чмокнул Анну в макушку, и дочь проворчала то ли «спокойной ночи», то ли «пошел на фиг».

А он отправился в спальню, где под одеялом лежала Диана и притворялась спящей.

* * *

На следующее утро он столкнулся в лифте с Элиотом.

– Могу я кое о чем спросить? – начал Чарлз.

– Разумеется.

– Ты знал, что они явились с намерением отстранить меня от дела?

– Я знал, что они пришли с претензиями по поводу рекламы. А то, что тебя отстранили, свидетельствует о серьезности их претензий.

– Я спрашиваю, ты знал, что назревало?