Читать книгу "Месть Ориона - Бен Бова"

– Сам великий царь, – сказал Политос, Голос его едва слышался за гомоном толпы. – Агамемнон.

– А Ахиллес вместе с ними? – спросил я.

– Нет, зато вон тот гигант – могучий Аякс, – указал он, взволнованный зрелищем. – А вот Одиссей, а…

Со стен Трои послышался ответный рев. Справа от ворот поднялось облако пыли, на равнину ринулись колесницы.

Наши ворота теперь распахнулись, пропуская пеших воинов, которые несли луки, пращи, топоры, дубинки. Изредка виднелись кольчуги, но по большей части их тела защищали кожаные куртки, иногда с нашитыми бронзовыми бляхами.

Обе армии сошлись лицом на обдуваемой ветром равнине. Широкая река естественным образом ограничивала арену сражения; справа от нас ручей помельче охватывал левый фланг. Песчаные берега поросли высокой зеленой травой, но поле боя было уже вытоптано ногами воинов и утрамбовано колесами повозок.

Первые полчаса ничего не происходило. Обе армии лишь обменялись посыльными и ограничились переговорами; ветер унес поднятую пыль.

– Сегодня никто из героев не хочет вызывать соперников на поединок, – пояснил Политос. – Посыльные обмениваются предложениями о перемирии, которые каждая сторона высокомерно отвергает.

– И так каждый день?

– Мне рассказывали – так, когда нет дождя.

– А война действительно началась из-за Елены? – спросил я.

Политос пожал плечами:

– Это официальное объяснение. Правда, царевич Александр похитил царицу Спарты, пока ее муж отсутствовал. Но с ее согласия или против воли, знают только боги.

– Александр? А я думал, его зовут Парисом.

– Так его иногда называют, но имя царевича – Александр. Один из сыновей Приама. – Политос расхохотался. – Я слыхал, что несколько дней назад они с Менелаем, законным мужем Елены, сошлись в поединке и Александр постыдно бежал… Укрылся за своими пехотинцами! Можно ли в это поверить?

Я кивнул.

– Менелай – брат Агамемнона, – продолжал Политос более приглушенно, чтобы его не услышали. – Великий царь с радостью сровнял бы Трою с землей. Тогда корабли его беспрепятственно проходили бы через Геллеспонт в море Черных вод.

– А зачем ему это?

– Речь идет о золоте, мой мальчик, – шепнул Политос. – Это не всегда только металл, которым украшают себя цари. На далеких берегах этого моря растет золотое зерно, земля там сплошь покрыта колосьями. Но туда не попасть; невозможно миновать пролив, не заплатив Трое дань.

– Ага. – Теперь мне становились понятными истинные причины войны.

– Александра послали договориться о мире в Микены. Ему предписывалось заключить новое торговое соглашение от имени своего отца Приама с царем Агамемноном. Царевич остановился в Спарте, но вместо того, чтобы вести переговоры, украл Елену. Агамемнону только это и было нужно. Ведь если царь сумеет победить Трою, то получит доступ к богатствам дальних земель, что лежат за проливом.

Я уже собирался спросить, почему бы троянцам не вернуть Елену законному мужу, когда тишину на равнине нарушили трубные звуки.

– Ну вот, началось, – мрачно сказал Политос. – Опять глупцы рвутся проливать кровь.

Колесничие защелкали кнутами, и на наших глазах лошади рванулись вперед, увлекая ахейцев и троянцев навстречу друг другу.

Я попытался сосредоточиться, наблюдая за ближайшей колесницей, и заметил, что стоявший в ней воин уже упирается ногой, обутой в сандалию, в стенку, чтобы тверже метнуть копье. Тело его прикрывал огромный щит, в руке он держал легкое короткое копье.

– Диомед, – заметил Политос, не дожидаясь вопроса. – Царевич Аргосский. Прекрасный юноша.

Приближавшаяся к нему колесница вдруг вильнула, воин, стоявший в ней, метнул копье… оно пролетело мимо.

Диомед же своим копьем угодил прямо в круп самой дальней из четырех лошадей, запряженных в колесницу противника. Животное, дико заржав, взвилось от боли, остальные три сбились с аллюра, и колесница беспорядочно заметалась, выбросив воина на пыльную землю. Возница или упал вместе с ним, или свалился на дно, укрывшись за борт колесницы. На истоптанном поле в клубящемся облаке пыли продолжалось сражение. Колесницы съезжались, копья пронзали воздух, пронзительные крики и проклятия звучали повсюду. В первые минуты битвы пехота держалась поодаль, не мешая знатным всадникам биться с противниками.

Перекрывая шум битвы, над полем брани раздался странный вопль, напоминавший крик обезумевшей чайки.

– Боевой клич Одиссея, – проговорил Политос. – Царь Итаки выехал на поле битвы.

Я же не сводил взгляда с Диомеда. Его возница осадил упряжку, и царевич спрыгнул на землю. Держа в левой руке два копья, он прикрывался массивным восьмиугольным щитом, постукивавшим о шлем и поножи.

– О! Муж менее великодушный пронзил бы врага прямо с колесницы! – с восхищением воскликнул Политос. – Диомед же воистину благороден. Если бы только он был в Аргосе, когда люди Клитемнестры выгнали меня!

Диомед приблизился к упавшему воину, тот уже поднялся на ноги и выставил перед собой щит, выхватывая длинный меч из ножен. Царевич Аргосский взял в правую руку копье подлиннее и потяжелее и угрожающе потряс им. Я не мог разобрать, какими именно словами обменивались двое мужей, но они что-то кричали.

А потом вдруг побросали оружие, бросились навстречу друг другу и затем обнялись, как недавно расставшиеся братья.

Я был ошеломлен.

– Должно быть, выяснили, что они родственники, – пояснил Политос. – Или один из них гостил когда-то в доме другого.

– А как же война?

Старик покачал седой головой:

– Ну и что? Разве здесь некого убивать?

Оба воина обменялись мечами, а потом вернулись к своим колесницам и разъехались в разные стороны.

– Не удивительно, что война продлилась десять лет, – пробормотал я.

Впрочем, если Диомед в этот день свою первую схватку закончил бескровно, больше ничего подобного я не заметил. Колесницы наезжали друг на друга, копейщики разили четырнадцатифутовыми копьями своих врагов, как это будут делать пиками средневековые рыцари через две тысячи лет. Бронзовые наконечники копий достигали длины в локоть. И когда вся энергия мчавшейся четверки лошадей концентрировалась на блестящем острие, оно разило цель подобно выпущенному из пушки снаряду. Встречая такой удар, мужи в тяжелых панцирях мячиками вылетали из повозок и падали на землю. Бронзовая броня не в силах была защитить от этой сокрушительной мощи.

Воины предпочитали встречаться с врагом не сходя с повозок, хотя тут и там я видел сброшенных на землю всадников – они дрались пешими. Пехота по-прежнему держалась в арьергарде, бойцы щурясь угадывали знакомые силуэты в облаках пыли, пока благородные воины сходились в единоборстве. Может быть, они ждали сигнала? Или эта неразбериха отдельных поединков свидетельствовала об искусной военной тактике? Впрочем, возможно, пехотинцы знали, что не смогут противостоять бронированным знатным воинам, вооруженным смертоносными копьями? Вот съехались две колесницы, один из возничих ударом копья пробил голову противнику, а вот пара облаченных в панцири знатных воинов сражаются в пешем бою, нанося удары длинными копьями. Один из них вдруг резко развернулся и ударил тупым концом своего копья противника сбоку. Тот повалился на землю, и хитрый враг пронзил копьем его открывшуюся шею. Кровь хлынула на жаждущую землю.