Читать книгу "Цвет ночи - Патриция Хэган"

Разглядеть ребенка как следует он не мог: дитя лежало рядом с матерью.

– Идэйна, милая…

Он отставил еду в сторону, опустился на колени рядом с кроватью и, охваченный нежностью, погладил бледную щеку роженицы.

– Спаси и сохрани тебя святые угодники! Неужели тебе так плохо? Может, позвать доктора?

– Не надо, – чуть слышно прошептала она. – Доктор ничем не сможет помочь. И ты тоже. Уходи. Пожалуйста, – я не хочу, чтобы Карлин застал тебя здесь.

– А почему бы и нет? – Его бравада была такой же нарочитой, как и улыбка. – Разве я не имею права навестить своего племянника? И если моя невестка больна, разве я не должен о ней позаботиться?

Губы Идэйны дрогнули. Ей хотелось заплакать, но слез больше не было.

– Уходи. Прошу тебя, уходи. Пожалуйста.

Пальцы Дули все так же нежно продолжали гладить ее лицо.

– Нет, любимая, сегодня я тебя не послушаюсь. Я столько месяцев ждал этой минуты. Сейчас мы одни, и я молю тебя: скажи мне правду. Я думаю, ты солгала тогда, но я имею право знать. – Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, собирая все свое мужество, чтобы задать вопрос, который жег ему душу. – Это мой ребенок?

Она отвернулась к стене и с тяжелым сердцем снова солгала:

– Нет.

Он взял в ладони ее подбородок, не давая ей отвести глаза.

– Я не верю тебе. Ты говоришь неправду, потому что чувствуешь себя виноватой. Не надо, родная, не казни себя за то, что между нами произошло. Мы не хотели этого, но так уж случилось, и ничего не изменишь. Нас навсегда связали узы нашей любви.

«Да, он прав, все так и было», – с горечью молча признала Идэйна, мысленно возвращаясь в минувшую осень, расцветившую мир золотом и багрянцем.

Однажды вечером они оказались одни. Карлин уехал в Нэшвилл, повез на базар часть собранного табака, а Дули, как всегда, пришел, чтобы помочь поддерживать огонь в сушилке. Идэйна принесла ему ужин – и тут все и произошло. Они и не помышляли об этом никогда, но так случилось, и ничего с этим не поделаешь. На какое-то время она уступила захлестнувшему ее потоку страсти, она была бессильна с нею бороться. И только когда поняла, что беременна и Дули – отец ребенка, она осознала, какой страшный грех они совершили.

Идэйна крепко зажмурила глаза, чувствуя, как слезы снова струятся по щекам.

– Ты не должен так говорить. Мы должны об этом забыть, должны притвориться, что ничего этого не было. Я жена твоего брата – и тем горше наша вина. Это больше не повторится. Никогда. Пожалуйста, – повторяла она, запинаясь, – уходи. Уходи и моли Господа, чтобы простил нас, и забудь меня, Дули.

– Забыть тебя? – потрясенно повторил он, отшатнувшись, но продолжая сжимать руками край матраца и не отрывая взгляда от ее лица. – Я скорее забуду, как дышать. Господи Иисусе, нет! Я никогда не смогу забыть ангела, который держит в руках мое сердце.

Нервно обернувшись, он бросил взгляд через плечо. Сквозь открытую дверь ему видно было окно соседней комнаты и через него – амбар. Карлин еще не выходил оттуда, но мог выйти в любую минуту, и надо было положить конец этому напряжению, потому что, если Карлин войдет в дом, он сразу заподозрит неладное.

Несколько долгих, тягостных минут они молчали, а потом Дули взмолился:

– Скажи мне правду. Скажи, что он мой сын!

Странным, зябким шепотом, исходившим, казалось, из самой глубины ее души, Идэйна прошелестела:

– Он Божий. Теперь он принадлежит Ему.

Неизъяснимый страх охватил Дули.

– О чем ты говоришь? – в тревоге спросил он.

– Мой маленький… – Она смолкла, прижавшись губами к холодному лобику сына. – Теперь он принадлежит Господу…

Идэйна, одетая в черное муслиновое платье и черный чепец, не отрывала глаз от крошечного деревянного ящика на краю открытой могилы. Прижав кулаки к груди, она не отвечала на рукопожатия тех, кто подходил выразить ей свои соболезнования. Некоторые сочувственно прикасались к ней, некоторые обнимали ее сгорбленные плечи, прижимались губами к бледным, холодным щекам. А она стояла неподвижно, безмолвная и бесстрастная, как кладбищенский памятник. «У тебя еще будут дети», – сказал кто-то.

– Ты знаешь, как только я его увидела, я сразу поняла, что дело плохо, – призналась Идэйне повитуха Клара. – Считай это милостью Господней, что Он его прибрал. Ты бы с ним намучилась – он бы все время болел.

Эдди Мак-Кейб, которая гордилась тем, что при любых обстоятельствах была надлежащим образом одета, чувствовала себя прямо королевой в своем сером бомбазиновом наряде. Она приобрела его в Нэшвилле несколько месяцев назад, но до сих пор не подворачивалось случая его надеть – ни одних похорон.

И теперь, подойдя к Идэйне, чтобы выразить соболезнования, Эдди ощущала завистливые взгляды топтавшихся вокруг женщин и сознавала, что еще раз подкрепила свое положение в обществе; да, в Пайнтопсе, в этом жалком городишке штата Теннесси, она воистину была первой дамой.

– Да хранит тебя Господь, Идэйна, – благочестиво произнесла она, пальцами в модных перчатках касаясь щек убитой горем матери. – Помни: Всевышний, в безграничной своей мудрости, лучше нас знает, чему следует быть.

С этими словами Эдди прошествовала дальше, туда, где стоял Дули. Пусть посмотрит на ее изысканный наряд, злорадно подумала она, пусть посмотрит на ее дорогую коляску, на ее шикарно одетого мужа, от которого за милю разит большими деньгами. Пусть видит, черт бы его побрал, как хорошо она живет и без него.

Но Дули не обратил на нее никакого внимания, хотя она прошелестела шелками совсем рядом. Не слушал он и пастора Брукера, монотонно бубнившего о том, как он рад, что шесть лет назад, приехав в Пайнтопс, сразу же настоял, чтобы возле церкви был отведен участок земли под кладбище для прихожан. Довольно, говорил он, хоронить людей в поле или на задворках, если они могут покоиться в саду Господнем.

Охваченный горем, Дули выжидал удобного момента, чтобы подойти к Идэйне.

Всем казалось, что Идэйна глубоко скорбит, однако это было не так. Нет-нет, она покорно приняла волю Господню и наказание, ниспосланное ей свыше. Единственно, чего она теперь хотела, это жить дальше, принимая будущее как своего рода чистилище, где, если она будет твердо идти путем праведным, не оступаясь и не греша, ей простятся былые прегрешения, и, когда окончится ее земной путь, она попадет на небо и снова встретит там свое дитя. Она не слушала, что ей говорили, ей не терпелось, чтобы все это скорее кончилось и она смогла бы пойти домой и тайно приступить к искуплению своей вины перед мужем.

Она вспомнила прошлую ночь, когда Карлин пришел к ней и грубо заявил, что намерен заставить ее зачать еще ребенка, как только она будет в состоянии. Он сказал, что сочетался с ней браком навсегда и должен исполнять все положенное женатому мужчине, но и она не смеет уклоняться от своих обязанностей. Он больше не потерпит никаких отговорок, а намерен обладать ею каждую ночь, чтобы сеять и сеять свое семя. Не ответив ни слова, Идэйна покорно кивнула.