Читать книгу "Вооруженное восстание животных - Александр Тюрин"

А ведь посади рядом со мной любого эрудита-лауреата и пусти нас соревноваться в интеллектуальной сфере. Например, кто больше слов назовет из трех букв. Я себя аутсайдером в этом деле не считаю. Могу еще в «балду» и в «города» посражаться.

Я в конце армейской службы, когда вся напряженка уже отошла в былое и думы, много изучал толковый словарь и географический атлас. Хотя другая литература в ротной канцелярии и не водилась, стал я энциклопедически образованным человеком. Как Леонардо да Винчи. Не, Леонардо был пидором, а я девушек люблю, хоть и безответно.

Между прочим, на месте военной службы я и сочинять научился, в смысле — врать в письменном виде.

Я там как-то раз свалился с дерева (у меня специальность была — снайпер, а дерево — это окоп для снайпера), ну и кость сломал. Поэтому последние полгода писарем прослужил. Пришлось специализироваться на сочинении любовных писем для своего командира. Девушки-то у него не застаивались и каждый раз он требовал от меня новых фразочек. У возлюбленной, например, ряха, что твоя задница, а я пишу: «Твой лик, о Зейнаб, подобен новой Луне».

Ну я и обнаглел. Пока командир мне коньяка не нальет, я пера в руки не беру.

Матерится капитан Пузырев, будто он извозчик, а не красноармеец, но член-то стоит, члену не хочется покоя…

Я, кстати, так рассочинялся, что захотел на полку районной библиотеки попасть между Гоголем и Герценом — моя фамилия, кстати, Гвидонов, ГВИДОНОВ.

Уже после армии сляпал три романа, послал по экземпляру в три разные редакции. Ну, и меня в ответ послали. Кто уверял, что мое творчество не для толпы, что лучше завести попугая и декламировать перед ним; кто посоветовал чаще открывать книги приличных писателей; кто меньше списывать; а кто больше заниматься сексом.

Они моей жены не знали. Она у меня каратистка. Секс только после получки. А в остальное время — получи по печени.

В остальное время меня как супруга кто-то подменял. А кто — не знаю до сих пор. В пи…, пардон, в срамное место видеокамеру не вставишь. По-крайней мере так, чтоб незаметно было.

Наконец, догадался я, что из меня писатель и муж, как из говна штык и пуля, а фамилия моя годится лишь для заборных надписей.

С женой развелся, рукописи порвал, нашел работу. Мой бывший армейский командир, капитан Пузырев, как раз демобилизовался и стал директором охранного бюро — взял к себе…

Несмотря на то, что на этом дежурстве никто не пострадал, я Файнберга не забыл. И до следующей смены я мучительно думал, постепенно превращаясь из человека прямоходящего, то есть хомо эректус (извините за выражение), в человека сверхразумного. Чтоб поменьше мучиться, делал себе местную анестезию в виде рюмки «Абсолюта». В результате такое умозаключение получилось.

Раз никому не нужный полусбрендивший Файнберг стал кому-то нужен в мертвом навеки умолкнувшем виде, значит был Самуил Моисеевич намного круче, чем всем казалось.

Выходит, был он глубоким исследователем, что различал лишь один Гаврилов, да и то третьим глазом.

Может, док Файнберг и на самом деле уловил, куда дует ветер эволюции? И это кому-то не понравилось? Или же его эволюционная машина создала в проекте некоего грозного монстра? Поэтому и решено было проект украсть, а самого создателя грохнуть.

Однако связь между мотивами и основной уликой — крысиным дерьмом — не прощупывалась. Это и довело меня в итоге до тяжелого расстройства желудка. Ведь для стимуляции работы мозга пришлось налегать на сахар, содержащийся в домашних наливках и заводских портвейнах. Поэтому на следующем дежурстве, успокоив душу и тело «Имодиумом», делал я безыдейные наброски к своему четвертому роману.

К примеру. Одна русская девочка лет тридцати спускает на воду игрушечный авианосец, который плывет из Финского залива в Балтийское море, оттуда в Северное, ну и в Атлантический океан. А в океане этот кораблик замечает командир американской подводной лодки «Трайдент» адмирал Муди. Однако, электронная система наблюдения барахлит из-за китайского вируса, поэтому адмирал решает, что авианосец не маленький, а большой, и поскольку он странный на вид, то, наверное, иранский, и готов нанести по Штатам удар. Подводная лодка пускает в девочкин кораблик ракету «Мэверик», но ракетная боеголовка не может взять такую крохотную цель и уносится в сторону американского линкора «Нью-Джерси». Линкор тонет, а президенту в Вашингтоне докладывают, что неизвестная ракета, скорее всего русская, уничтожила гордость американского флота. И тогда запутавшийся в любовницах президент решает нанести превентивный ядерный удар по российской военно-морской базе в Заполярье. Однако по пути бортовой процессор ракеты «Минитмэн» принимает Луну за российское Заполярье. «Минитмэн» взрывается на Луне, отчего она сходит со своей орбиты и врезается в Землю, поднимая тучи пыли. Наступает вечная зима, доллар окончательно превращается в бумажки для растопки печурок. И однажды американский президент куда-то едет на своих собаках по бескрайней тундре, теряет дорогу, из Калифорнии незаметно для себя попадает в Ленобласть и натыкается на уютный ледяной домик. Входит в него и видит ту самую русскую девочку, которая когда-то пустила роковой кораблик. Только она уже — молодая красивая женщина лет сорока. Едва президент отогревается, как между ними всыпыхивает любовь. Вот как общественное несчастье может устроить личное счастье…

Так я заигрался, что едва вспомнил мужика с вихрастой бородой, ученого Веселкина, специалиста по жидкостным плазмогенераторам. Он сегодня единственный член той кодлы, что в прошлый раз мастерила плазмогенератор.

И не вдруг я вспомнил о Веселкине, а после того, как некая мелкая тень шмыгнула по холлу. Пусть это и оптический обман, но я как-то весь встрепенулся и стал упорно добиваться разговора с дежурным ученым.

Набираю номер лаборатории раз, другой. Не откликается. У меня, конечно, уже дурные картинки в голове ожили, поползли. Я, в свою очередь, браню себя за больное воображение. Ведь мог же бородатый мыслитель Веселкин просто всхрапнуть часок, чтобы по примеру Менделеева увидеть поучительный сон, а то и бросил якорь в павильоне грез (как обозначали сортир китайцы).

Бесполезно звякнул я в последний раз и поехал на пятый этаж, в место пребывания осточертевшего уже ученого.

Еще в холле, около лифтовой двери, я рассмотрел немного слизи, но принял ее за плевок какого-то жлобоватого доцента. А на пятом, близ лифта, опять эта дрянь, вдобавок к ней прилипло что-то вроде чешуйки.

Тут я соображаю: и внизу-то был не плевок доцента. Поэтому отскоблил слизь перочинным ножиком, да в пакетик сховал — в тот самый пакет, который я еще на позапрошлой смене в карман сунул.

От лифтовой площадки двинулся я в главный коридор. А там полумрак и жужжание. Не понравились мне эти звуки; вытягиваю я револьвер из кобуры, большим пальцем взвожу курок, указательный опускаю на спусковой крючок, двигаюсь в полуприседе, рывками, готовый бабахнуть в любой неожиданный объект.

И тут что-то мокрое мохнатое влетает и вылетает из моего «растопыренного» глаза. От такой неожиданной обиды я чуть не прострелил сам себя. Стоп, это же насекомое, насекомое!