Читать книгу "Кузина Бетта - Оноре де Бальзак"

И тут бывший парфюмер утер слезу, навернувшуюся на глаза. Искренность его горя тронула г-жу Юло, и она вышла из своего оцепенения.

— Разве в пятьдесят два года, сударыня, добудешь себе такое сокровище? В этом возрасте любовь обходится в тридцать тысяч франков в год. Цифру эту мне назвал ваш муж, но я слишком люблю мою Селестину и не желаю ее разорять. Когда я впервые увидел вас, на том вечере, который вы дали в нашу честь, я диву давался, как этот подлец Юло мог взять на содержание какую-то Женни Кадин... Вы тогда как королева выступали! Вам и тридцати лет нельзя дать, сударыня, — продолжал он, — вы мне кажетесь такой юной, вы так хороши собою. Ей-богу! Словом сказать, я в тот вечер был порядком взволнован и даже подумал: «Не будь у меня моей Жозефы, я бы влюбился. Раз папаша Юло пренебрегает женой, мне бы она пришлась как раз по мерке!» Ах, извините! Это у меня осталось от прежнего моего ремесла. Парфюмер время от времени все же сказывается (вот почему я и не надеюсь проскочить в депутаты). Одним словом, когда я был так низко обманут бароном, — ведь приятельские отношения между такими старыми воробьями, как мы с ним, обязывали нас считать любовницу друга святыней, — я дал себе клятву, что отобью у него жену. Око за око! Барон не может иметь ко мне претензий, и мы с ним будем квиты. При первом же намеке на мои чувства вы выгнали меня, точно какого-нибудь пса! Но от этого моя любовь или, ежели вам угодно, мое упрямство только возросли, и вы будете моей.

— Каким же образом?

— Не знаю, но так будет. Видите ли, сударыня, даже самый недалекий парфюмер (да еще парфюмер в отставке!), ежели он одержим какой-нибудь одной мыслью, окажется сильнее любого умника, у которого тысяча разных мыслей в голове. Я на вас помешался, и в вас мое мщение! Выходит, что я люблю вас вдвойне. Я говорю с вами с полной откровенностью, потому что решился на все. Вот вы говорите мне: «Я никогда не буду вашей», а я продолжаю беседовать с вами хладнокровно. Словом, я, как говорится, выложил свои карты на стол. Да, рано или поздно вы будете моей... Пускай вам исполнится пятьдесят лет, вы все равно станете моей любовницей. Да, так и будет, потому что ваш муж сам мне в этом поможет...

Госпожа Юло кинула на гостя взгляд, в котором написан был такой ужас, что даже этот расчетливый мещанин растерялся, подумав, не сошла ли она с ума, и умолк.

— Вы сами пожелали выслушать меня, вы подавили меня своим презрением, вы сами довели меня до крайности, вот я и перешел меру, — наконец промолвил он, понимая, что должен как-то оправдать свою дикую выходку.

— О дочь моя, дочь моя! — воскликнула баронесса упавшим голосом.

— Ах, я больше ничего знать не хочу! — продолжал Кревель. — В тот день, когда у меня отняли Жозефу, я рассвирепел, точно тигрица, у которой похитили ее детенышей... Словом сказать, мне тогда было не легче, чем вам сейчас. Ваша дочь для меня лишь средство добиться ваших милостей! Вот я и расстроил ее свадьбу... и вам не удастся выдать ее замуж без моей помощи. Как бы хороша ни была мадмуазель Гортензия, ей требуется приданое...

— Увы, это верно! — сказала баронесса, утирая глаза.

— А нуте, попробуйте спросить десять тысяч франков у барона, — продолжал Кревель, снова становясь в позу.

Он выждал с минуту, как актер, который выдерживает паузу.

— Да ежели бы деньги у него и водились, он бы отдал их той, которая придет на смену Жозефе, — сказал Кревель, налегая на баритональные ноты. — Раз вступив на такой путь, остановиться трудно! Он слишком любит женщин! (Во всем должно соблюдать золотую середину, как сказал наш король.) Да еще тут примешивается тщеславие. Он ведь красавец мужчина! Он вас всех разорит из-за своих прихотей. Вы уже и так разорены! Сами посудите, за то время, что я не бывал у вас в доме, вы не могли даже мебели обновить в гостиной! Каждая прореха в обивке кричит, что вы в стесненных обстоятельствах. Попробуйте подыщите себе зятя, которого не отпугнет почти неприкрытая нищета... А что может быть страшнее нищеты людей из порядочного общества? Я же был лавочником, меня не проведешь. Уж кто-кто, а торговец с первого взгляда отличит роскошь настоящую от дутой роскоши. У вас гроша ломаного не осталось, — прибавил он, понизив голос. — Это по всему видно, даже по ливрее вашего слуги. Угодно вам узнать ужасные тайны, которые от вас скрывают?

— Довольно, довольно, сударь, — сказала г-жа Юло, комкая в руках мокрый от слез платок.

— Ну а если мой зять отдает деньги своему отцу, тогда что? Я ведь не случайно заговорил о сомнительных тратах вашего сына. Я стою на страже интересов дочери... будьте покойны.

— О! только бы мне выдать Гортензию замуж и умереть!.. — сказала несчастная женщина, совсем потеряв голову.

— Э, полноте! А если можно помочь горю? — возразил Кревель.

Госпожа Юло посмотрела на Кревеля, и лицо ее сразу преобразилось: во взоре ее было столько надежды, что всякий другой на месте Кревеля растрогался бы и отказался от своего нелепого замысла.

— Вы останетесь молодой еще десять лет, — продолжал Кревель, стоя в картинной позе, — будьте снисходительны ко мне, и мадмуазель Гортензия выйдет замуж. Юло, как я уже говорил вам, своим поведением дал мне право предложить вам эту грубую сделку, и пусть теперь он пеняет на себя. Так вот, три года тому назад я пустил в оборот свои деньги. Я хоть и повесничал, но с умом!.. Получил я триста тысяч франков барыша сверх основного капитала. Они в вашем распоряжении...

— Уходите, сударь, — сказала г-жа Юло, — уходите и не смейте показываться мне на глаза! Поверьте, если бы мне не нужно было узнать причины вашего низкого поведения в отношении Гортензии, когда шла речь о ее замужестве... Да, низкого... — повторила она в ответ на протестующее движение Кревеля. — Как же иначе назвать ваш злой поступок против бедной девочки, прелестного и невинного создания?.. Не будь этой необходимости встретиться с вами, подсказанной измученным материнским сердцем, вам не случилось бы опять появиться в моем доме и говорить со мной. Тридцать два года достойной и безупречной женской жизни не погибнут от булавочных уколов господина Кревеля...

— Бывшего парфюмера, преемника Цезаря Бирото, владельца фирмы «Королева роз» на улице Сент-Оноре, — сказал Кревель насмешливо, — бывшего помощника мэра, капитана Национальной гвардии, кавалера ордена Почетного легиона, словом сказать, точного подобия моего предшественника...

— Сударь, — продолжала баронесса, — господин Юло после двадцати лет постоянства мог охладеть к своей жене, но это не касается никого, кроме меня. И вы видите, сударь, что он хранил в глубокой тайне свою неверность, — ведь я не знала, что он занял ваше место в сердце мадмуазель Жозефы...

— О! — вскричал Кревель. — Это место он оплатил золотом, сударыня... Наша птичка стоила ему больше ста тысяч франков последние два года. О-го-го! Вы еще многого не знаете...

— Довольно, господин Кревель. Я мать, сударь, и я не откажусь ради вас от счастья любить своих детей, не чувствуя никаких угрызений совести, от счастья жить в кругу семьи, пользуясь любовью и уважением близких. Я отойду в иной мир незапятнанной...