Читать книгу "Благословение святого Патрика - Вера Колочкова"

– Женьк… Да ты просто моего папу не знаешь… – вздохнув, грустно проговорила из своего угла Машка. – Нет, с ним так нельзя, что ты. Он… Он тогда еще больше озвереет. Он тогда вообще может квартиру продать… И куда мы с мамой тогда пойдем? К твоей бабке в сиделки наниматься?

– Ну да, вообще-то может и продать, право имеет… Тогда и у членов, и у не членов семьи право пользования автоматически прекращается… – задумчиво проговорила Женька, почесав подбородок. – Ни у тети Лизы, ни у тебя в этом случае никаких гарантий нет… А что же тогда делать-то, а?

– Да ничего не надо делать, Женечка. Надо просто научиться терпеть. И не просто терпеть, а терпеть, не разрушая себя.

– И вы думаете, это возможно?

– Да я уж научилась… Человек всему может научиться, Женечка.

– Ну, не знаю… Я вот на своих родителей смотрю и поневоле сравниваю ситуацию… У них ведь примерно то же самое происходит, только с точностью до наоборот… В нашей семье папа такой же терпила, как вы.

– Кто? Терпила? Эка ты нехорошо сказала, Женечка…

– Ну, извините, конечно, может, я слово слишком грубое подобрала. А только иначе его и не назовешь. Вы бы слышали, как мама на нем отрывается! Даже при коллегах его самолюбия не щадит! Они, знаете ли, работают вместе, в одной школе. Мама – директор, а папа – учитель русского языка и литературы. Одна профессия уже о многом говорит, правда? Где ж это видано – мужик, и учитель литературы…

– Ну что ж ты так об отце-то, Женечка! Раньше вон в гимназиях все словесники мужчинами были. И никого это обстоятельство не удивляло, наоборот…

– Так то раньше! Да и когда это было, при царе горохе! Нет, вы не думайте, я нисколько папиной профессии не стесняюсь, я его очень люблю. Но вот мама… Иногда я просто слышать не могу, как она его унижает! Ну разве так можно, скажите? На фига тогда было замуж выходить? Если уж такая волевая и сильная, нашла бы пару по себе, правда? Так ведь нет, ей даже нравится его унижать, самоутверждаться за его счет! Знаете, я даже думаю порой, что именно с этой целью она его себе в мужья присмотрела… И Машкин отец на вас женился наверняка по тому же принципу… Нет, как глупо все, как неправильно! Не должен сильный слабого унижать, не должен!

– Что ж… Очень хорошо, что ты это понимаешь, Женечка. Только, знаешь… Если сильный взял себе за правило унижать слабого, то еще неизвестно, кто из них на самом деле слабее. Всегда можно под шелухой эмоций обнаружить слабость сильного и силу слабого.

– Ну, это уже спасительная философия, теть Лиз. Я вот, как будущий адвокат, всегда буду на стороне слабого, без всякой эмоциональной шелухи. И сама никого унижать не буду.

– Ой, да не зарекайся ты, Женька… – тихо произнесла Машка, вяло махнув ладошкой. – Тоже нашлась, Робин Гуд в юбке… Идеалистка ты, Женька, а не будущий адвокат! Кто больше денег даст, того и защищать будешь. За деньги и слабого сильным сделаешь, и наоборот…

– А я сказала, не буду, значит, не буду! – сердито сверкнула карими глазами Женька. – Хочешь, вот прямо сейчас, на вашей кухне, поклянусь? Я, Евгения Александровна Иваницкая, наученная горьким опытом своей собственной семьи и семьи своей подруги Машки Крутилиной, никогда не позволю себе унизить слабого! Иначе не быть мне адвокатом Иваницкой Евгенией Александровной во веки веков…

* * *

– …Нет, я на тебя удивляюсь, Иваницкий… Ты что, решил на дому спецшколу для тупых гегемонов устроить? Совсем уже обалдел…

Ирина говорила свистящим злым шепотом, помешивая варево в кастрюле и чуть развернувшись к нему своим внушительным корпусом. Оглянувшись на дверь, он произнес виновато:

– Тише, Ирина… Там же все слышно.

– Да мне наплевать! Я что, и дома должна эти рожи терпеть? Я и без того в школе каждый день их наблюдаю. Надоело, спасибо. Могу я хотя бы в свое законное воскресенье отдохнуть в спокойной домашней обстановке?

– Хорошо. Я через пятнадцать минут его отпущу.

– Нет! Никаких минут, хватит! И вообще, обедать пора!

– Хорошо. Сейчас я его отпущу.

Саша зашел в гостиную, виновато глянул на скукожившегося в кресле «гегемона». То есть не на гегемона, конечно, а на выпускника этого года Ваню Литовченко. Ваня тоже глянул на него виновато, и по лицу его Саша понял, что кухонный разговор он слышал, конечно. Хоть и говорила Ирина шепотом. Просто шепот у нее такой – директорский.

– Так, Вань… Значит, ни Фадеева, ни Бабеля ты так и не прочитал.

– Не-а, не прочитал. Вы же знаете, Александр Сергеевич, я всю третью четверть в больнице с сотрясением мозга провалялся.

– Ну, ладно… Теперь уж все равно не успеешь. Давай мы так поступим… Завтра приходи часикам к семи в школу, хорошо? Я тебя постараюсь в пробелах сориентировать… Хотя… Ну, в общем, приходи. Может, и повезет тебе, и попадется нормальный тест на ЕГЭ…

– Спасибо, Александр Сергеевич. Ну, тогда я пошел?

– Иди, Ваня.

Он неловко выкарабкался из кресла, по-медвежьи на цыпочках пошел к выходу из комнаты. Проходя мимо кухни в прихожую, втянул голову в плечи. Экий увалень – с грустью подумал Саша, глядя ему вслед. Голову от неловкости в плечи вжимает, а в драку сам полез… После этой драки и устроил себе сотрясение мозга, теперь сдавай экзамены, как хочешь. А впрочем… Вряд ли Ваня Литовченко и без сотрясения мозга принялся бы Фадеева с Бабелем читать. Но хоть на уроках бы присутствовал, что-нибудь бы да уловил…

– Иваницкий, где ты там? Проводил своего придурка? – выглянула из кухни Ирина. – Мой руки, обедать садись!

Почему-то она всегда звала его по фамилии. Как сама объясняла – фамилия была основным его достоинством. Шутливо так объясняла… Но улыбалась при этом грустно и саркастически.

На обед Ирина приготовила борщ. Поставила перед ним тарелку, нарочито аккуратно плюхнула в красновато-бурую сердцевину ложку сметаны. Она в это воскресенье все делала будто нарочито. Будто очень старалась сдержаться. И видит бог, он понимал, что ее раздражает, и ждал…

– Ну что, весь свой бисер рассыпал, Иваницкий, или чуток осталось? Поумнел после занятия с тобой Ваня Литовченко? Проникся любовью к русской литературе после бесплатного репетиторства?

Все время одно и то же – рассыпание бисера перед свиньями. И бесплатное репетиторство. Темы не новые, зато Иринино раздражение свеженькое, с утра народившееся. Можно, конечно, сказать в ответ что-нибудь такое… Мужское, твердое, хлесткое. А еще лучше – стукнуть ладонью по столу – не заводись, мол, Ирина! Хватит уже! Да, гипотетически можно, конечно, отчего ж нет. А только все равно не поможет. Лишь подхлестнет…

– Жалко мальчишку, Ирин. Завалит экзамен.

– Да ясно, что завалит. И не потому, что три месяца в больнице пролежал. А потому, что тупой. Не нужен ему твой Фадеев с Бабелем, понимаешь ты это или нет? Не ну-жен. По определению просто.

– Ирина, пойми, но нельзя же так… Не давать парню никаких шансов…