властью, тебя не почтит, накажи беспощадно. // Действуй теперь, как желаешь ты сам, как приятнее сердцу». // Бог Посейдон, колебатель земли, отвечал Громовержцу: // «Смело б я действовать стал, о Зевес чернооблачный, если б // Силы великой твоей и тебя раздражить не страшился; // Ныне же мной феакийский прекрасный корабль, Одиссея // В землю его проводивший и морем обратно плывущий, // Будет разбит, чтоб вперед уж они по водам не дерзали // Всех провожать; и горою великой задвину их город». // Гневному богу ответствовал так Громовержец Кронион: // «Друг Посейдон, полагаю, что самое лучшее будет, // Если (когда подходящий корабль издалека увидят // Жители града) его перед ними в утес обратишь ты, // Образ плывущего судна ему сохранивши, чтоб чудо // Всех изумило; потом ты горою задвинешь их город». // Слово такое услышав, могучий земли колебатель // В Схерию, где обитал феакийский народ, устремился // Ждать корабля. И корабль, обтекатель морей, приближался // Быстро. К нему подошед, колебатель земли во мгновенье // В камень его обратил и ударом ладони к морскому // Дну основанием крепко притиснул; потом удалился. // Шумно словами крылатыми спрашивать стали друг друга // Веслолюбивые, смелые гости морей феакийцы, // Глядя один на другого и так меж собой рассуждая: // «Горе! Кто вдруг на водах оковал наш корабль быстроходный, // К берегу шедший? Его уж вдали различали мы ясно». // Так говорили они, не постигнув того, что случилось. // К ним обратился тогда Алкиной и сказал: «Феакийцы, // Горе! Я вижу, что ныне сбылося все то, что отец мой // Мне предсказал, говоря, как на нас Посейдон негодует // Сильно за то, что развозим мы всех по морям безопасно. // Некогда, он утверждал, феакийский корабль, проводивший // Странника в землю его, возвращался морем туманным, // Будет разбит Посейдоном, который высокой горою // Град наш задвинет. Так мне говорил он, и все совершилось. // Вы ж, феакийские люди, исполните то, что скажу вам: // С этой поры мы не станем уже по морям, как бывало, // Странников, наш посещающих град, провожать; Посейдону ж // В жертву немедля двенадцать быков принесем, чтоб на милость // Он преклонился и града горой не задвинул великой». // Так он сказал, и быков приготовил на жертву объятый // Страхом народ; и, усердно молясь Посейдону-владыке, // Все феакийские старцы, вожди и вельможи стояли // Вкруг алтаря…» И вот в довольно живописной скале – островке Коловри у Палеокастрицы и видят тот самый окаменевший корабль; при этом приходится домысливать, исходя из текста и всего происшествия, что именно в Палеокастрице была столица феаков. Поэтому большую популярность обрела версия, что окаменевший корабль находится как раз недалеко от так называемой Старой Керкиры – античного города, расположенного совершенно рядом с ныне существующим городом Керкирой. На юге последнего – местечко Канони (названное так из-за стоящей там на почетном месте ушаковской пушки – по-гречески κανόνι), напротив него – островок с Влахернским монастырем, а чуть поодаль – островок Пондикониси (с переводе с греческого ποντικός, ποντίκι – «мышь», а ποντικίσιος – «мышиный») с поздневизантийским храмом (обо всем этом позднее будет сказано подробнее) – вот якобы этот мышиный остров и есть окаменевший корабль феаков. Главное, на своем месте, рядом с античной столицей. Однако нельзя не отметить, что сочетания западного побережья прибытия Одиссея и восточного града Алкиноя на месте нынешней столицы острова не происходит, иначе бедной царевне Навсикае пришлось бы отправляться на стирку белья поперек всего острова… Наконец, Прокопий говорит о третьем месте – очевидно, Кассиопи, где, как надо понимать из текста, в его время (VI век н. э.), видимо, стоял искусственно созданный легендарный корабль (правда, во время Одиссея Кассиопи еще не существовало, ибо возникновение этого поселения относится, по разным версиям, к III–II вв. до н. э. (об этом см. ниже главы 8–9): «Корабль, сделанный из белого камня, который в земле феаков стоит у их берега, как некоторые думают, и есть тот самый корабль, который доставил Одиссея в Итаку, после того как феаки гостеприимно приняли Одиссея. Но этот корабль не монолитный, но составлен из многих камней и на нем высечена надпись, которая совершенно точно заявляет, что он поставлен одним из купцов в давние времена как посвящение Зевсу‐Касию. Некогда жители этой страны почитали Зевса‐Касия; поэтому и город, в котором стоит этот корабль, до этого времени называется Касопа».
Своеобразной данью древнегреческой мифологии стал дворец Ахиллион, выстроенный на острове в 1889–1891 гг. австро-венгерской императрицей Елизаветой (1837–1898 гг.), более известной, как Сисси. Само название говорит о том, что дворец посвящен любимому герою романтической супруги Франца Иосифа (1830–1916 гг., правил с 1848 г.) – Ахиллу, в трагической преждевременной смерти которого Сисси видела отражение такой же кончины своего единственного сына, кронпринца Рудольфа (1858–1889 гг., найден мертвым в охотничьем домике близ Вены вместе со своей любовницей венгерской дворянкой Марией Ветцерой), чей прах она перевезла в Ахиллион. Небольшое трехэтажное здание, построенное по проекту итальянских архитекторов Рафаэля Карито и Антонио Лади, причудливо сочетает венскую дворцовую архитектуру и классические греческие ордера. Также и отделка включала в себя многочисленные античные мотивы. Несмотря на то, что позднее дворец был фактически разграблен, кое-что уцелело – статуи античных богов Зевса и Геры при входе на лестницу, элементы отделки и отдельные предметы интерьера, часовня с богослужебными предметами, подаренными Сисси Папой Пием IX (1792–1878 гг., на кафедре с 1846), бюсты античных философов и писателей, статуи муз и Граций, ряд статуй снаружи, картина с Одиссеем и Навсикаей и, конечно же, шедевры, связанные с Ахиллом – картина «Триумф Ахилла» (или «Торжествующий Ахилл», 1892 г.) и статуя умирающего Ахилла в саду (1884 г., изначально находилась в Вене). «Одиссей и Навсикая» принадлежит кисти баварского художника Людвига Фирса и отображает следующие строки Гомера: разбуженный игрой Навсикаи и ее служанок, «…из чащи кустов Одиссей осторожно // Выполз; потом жиловатой рукою покрытых листами // Свежих ветвей наломал, чтоб одеть обнаженное тело. // Вышел он – так, на горах обитающий, силою гордый, // В ветер и дождь на добычу выходит, сверкая глазами, // Лев; на быков и овец он бросается в поле, хватает // Диких оленей в лесу и нередко, тревожимый гладом, // Мелкий скот похищать подбегает к пастушьим заградам. // Так Одиссей вознамерился к девам прекраснокудрявым // Наг подойти, приневолен к тому непреклонной нуждою. // Был он ужасен, покрытый морскою засохшею тиной; // В трепете все разбежалися врозь по высокому брегу. // Но Алкиноева дочь не покинула места. Афина // Бодрость вселила ей в сердце и в нем уничтожила робость. // Стала она перед ним…»
На картине австрийского художника Франца Маца запечатлен эпизод, когда Ахилл объезжает стены Трои на колеснице, к которой привязан труп поверженного им в поединке величайшего троянского героя Гектора. Художник практически «дословно» следовал Гомеру: «…на Гектора он недостойное дело замыслил: // Сам на обеих ногах проколол ему жилы сухие // Сзади от пят и до глезн и, продевши ремни, к колеснице // Тело его привязал, а
