Читать книгу "Милый друг Змей Горыныч. Сборник литературно-философских эссе - Евгений Валентинович Лукин"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Древнюю Русь порой именуют Скандовизантией. Действительно, сочетание скандинавского и византийского начал придает древней славянской истории своеобразие и неповторимость. Она даже получает название русской, хотя этот эпитет имеет скорее религиозную, чем национальную окраску. Главную примиряющую роль здесь играет выбор веры, осуществленный Владимиром Красное Солнышко. Тем не менее, по мысли протоиерея Александра Шмемана, русское православие «долго было иностранной религией, и даже вдвойне иностранной: греческой и княжеской — то есть находившей себе опору в варяжской дружине, составлявшей государственное ядро Руси».
Основа русской цивилизации, которую составляет вера и язык, изначально является противоречивой, двойственной. Русское религиозное сознание и поныне сохраняет двоеверие, как русский язык сохраняет «сквернословие» (ненормативную лексику), несмотря на многовековой церковный запрет этого сакрального словаря волхвов. Поэтому единым скрепляющим началом, способным удержать русскую цивилизацию от распада и развивать ее в нужном направлении, становится национальная власть. Не случайно Александр Пушкин называет правительство «единственным европейцем» в России. Ослабление государственности неминуемо приводит к торжеству природного дионисизма — стихийного языческого начала. В прошлом столетии это случается дважды.
Примечательно, что накануне революции 1917 года наблюдается невероятный всплеск русского самосознания. Предчувствие катастрофы устремляет мысль к глубокому и проникновенному пониманию природы русского духа. Именно тогда создается общепринятая легенда о трех богатырях, а их имена пишутся золотыми буквами на бортах боевых кораблей. В конечном счете, эта эпоха имеет своим символом конную статую императора Александра III, сотворенную Паоло Трубецким, которая выражает идею русского богатырства — идею могущественности, крепости, надежности. Перед нами предстает не царь, не самодержец, но подлинный Илья Муромец, выехавший в чистое поле потягаться силою за Русь. Этот памятник, воздвигнутый на Знаменской площади в Петербурге, по-скоморошески высмеивается новыми Алешами Поповичами: «На площади комод, на комоде — бегемот, на бегемоте обормот». Позднее низвергнутый со своего пьедестала, он оказывается единственным памятником, куда в годы Отечественной войны попадает немецкий снаряд, но не причиняет ему никакого вреда — такова чудесная сила, заключенная в удивительном монументе.
Сходная жизнестойкость наблюдается и в русской литературной традиции советского периода, где, конечно, уже нет места ни Илье Муромцу, ни Добрыне Никитичу в силу ярко выраженного религиозного и социального признака. Зато ее главным эпическим героем становится Алеша Попович, славящийся своей веселостью и находчивостью, но главное — способностью выжить в самых тяжелых обстоятельствах. В первую очередь, этот богатырь встречается на дорогах Великой Отечественной войны под именем Василия Теркина.
«Книга про бойца» — это монументальное эпическое полотно, созданное Александром Твардовским по «горячим следам». Поначалу поэт представляет своего героя фигурой лубочной, но великая народная трагедия переменяет его замысел. Он творит не сказочного богатыря, но подлинного эпического героя, которому смерть в бою не писана — «еще пуля не нашлась». Василий Теркин исповедует непоколебимые нравственные принципы. По его убеждению, нельзя выжить без острой шутки-прибаутки, отвергая сущую правду, какой бы горькой она ни была. В бою не чужд опаски, он никогда не ходит прямоезжей дорогой, как Илья Муромец. «Вы — вперед, а я — в обход», — говорит товарищам Василий Теркин, отправляясь захватывать немецкий блиндаж в одиночку. Опять же в одиночку, на поединке, побеждает он своего врага, используя хитрость-премудрость — ударяет противника незаряженной гранатой.
Но, прежде всего, сближает нашего героя с Алешей Поповичем единая вера — единый языческий культ Матери-Земли.
И в пути, в горячке боя, На привале и во сне В нем жила сама собою Речь к родимой стороне: — Мать-земля моя родная, Я твою изведал власть, Как душа моя больная Издали к тебе рвалась! Я иду к тебе с востока, Я тот самый, не иной, Ты взгляни, вздохни глубоко, Встреться наново со мной. Мать-земля моя родная, Ради радостного дня Ты прости, за что — не знаю, Только ты прости меня! —восклицает Василий Теркин, указуя на основной источник своей духовной мощи — кровную связь с родной землей. Согласно славянским языческим верованиям, представление о Матери-Земле непосредственно сочетается с представлениями как о роде и Родине, так и земной матери вообще. В поэме Александра Твардовского так и происходит — герой избавляет от ненавистного врага не только свою Мать-Землю, но и освобождает плененную «мать святой извечной силы», которую находит на чужбине — она бредет по дороге, с посошком, крест-накрест перевязанная платком. Святая высота войны за родную Мать-Землю, явленную в трех ликах, придает образу Василия Теркина незабываемые эпические черты:
То серьезный, то потешный, Нипочем, что дождь, что снег, — В бой, вперед, в огонь кромешный Он идет, святой и грешный, Русский чудо-человек.Таким же русским чудо-человеком представляется и герой повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», воевавший на летописной реке Ловать, а затем очутившийся за колючей проволокой бытия, в лагерной преисподней. Перед нами предстает тот же Алеша Попович, тот же Василий Теркин, только в другой экстремальной ситуации — как бы «на том свете». Наш герой также никогда не ходит прямоезжей дорогой. Он жив той хитростью-премудростью, что заставляет идти в обход — припрятывать хлебную пайку в матрас или тайком добывать толь для обогрева. Он и на воле собирается жить в обход — красить под трафарет ковры, где тройка в красивой упряжи везет некоего богатыря. Причина, по которой Шухов так действует, заключается в том, что «прямую дорогу людям загородили» — загородили новые богоборческие властители, умело
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Милый друг Змей Горыныч. Сборник литературно-философских эссе - Евгений Валентинович Лукин», после закрытия браузера.