Читать книгу "Куриный Бог - Мария Галина"

Он вспомнил бесцветные кислые глазки, белые бровки, вылинявшую пестренькую байку…

— Джульке не рассказывайте.

Они синхронно пожали плечами.

Он подозревал, что Аленина неприязнь к Джульке отчасти тем и объяснялась, что он слишком старается Джульку оградить от неприятного, слишком носится с ней, то есть в этой неприязни виноват скорее он, а не Джулька. Но с бабами всегда так. Мужикам они прощают, бабам — нет.

Иногда заросли борщевика расступались, и тогда становился виден лес, зубчатый и лапчатый, как бы стекающий в зелень и синеву на фоне розоватого неба, точно в книжках его детства, в тех, с иллюстрациями Билибина на желтоватой, чуть шершавой «гознаковской» бумаге.

Природа, так отчаянно нуждающаяся в рефлексии, что создала разрушающего ее человека, все же требует теперь, похоже, более тонкого подхода и вполне готова заместить Homo Rusticalis более продвинутой версией. Деревня — миф, проклятые куры нужны Бабекате только как оправдание собственной хитрой жизни, а покупает она в «Алых парусах» мясо, молоко, все…

Ванька-Каин, дурачок, думает, что спасает себя, семью и горстку избранных от ужаса городов и грядущих вселенских катаклизмов, но на самом деле действует инстинктивно, как нерестящаяся рыба, — то, что его подгоняет, не имеет отношения ни к городам, ни к катаклизмам и не снисходит до объяснений.

На обратном пути, разомлев в предвкушении тепла и ужина и въезжая на пригорок по убитой дороге, он уловил в сумраке отблеск выходящих на закат окон (что тут было хорошего, так это закаты) и сообразил, что закат так красиво отражается в стеклах, потому что в доме темно.

Тут случались перебои с электричеством, к тому же он знал, что на самом деле в саду светлее, чем это кажется из окна автомобиля. Настолько светлее, что он, выскочив из машины, сразу увидел: в густой траве, сбоку от порожка, ровный квадрат, словно бы свет упал из темного на самом деле окна, и на этом светлом лежит что-то маленькое, скорчившееся, темное.

— Уф… — Он присел на крыльцо, одновременно охлопывая себя по карманам в поисках сигареты. — Как ты меня напугала!

— Прости, да-а? — Джулька сонно хлопала глазами. — Я заснула и не слышала… а ты подъехал, а я заснула и не слышала.

— Это ничего, — сказал он, — ничего. Но зачем вообще было там спать? Смотри, как тебя комары искусали.

— Я хотела его проветрять… проветрить? Да, проветрить. Бабакатя сказала, матрас обязательно надо проветрить.

— Она что, приходила?

— Да. Яички принесла. Еще она сказала, что крыльцо надо подметать. Городские никогда не подметают крыльцо, а его надо подметать. — Она произнесла «подмятать», явно копируя Бабукатю. — И я подмела крыльцо и вынесла матрас, а он такой тяжелый, и его надо повесить на перила и бить такой палкой, а потом прове-етрить, и я села, и подумала, немножко полежу, и заснула.

— Джулька, а Бабакатя не сказала тебе, что это надо делать утром, после того как роса уйдет? А вечером нельзя, потому что роса опять выпадает и сыро. Смотри, он же весь намок. Теперь на нем нельзя спать, пока не подсохнет.

— А печку топить? — с надеждой спросила Джулька.

Он вздохнул. Печку топить и правда придется. И сушить матрас на печи, и он будет вонять сырыми тряпками. И окна закрывать нельзя, а значит, опять кто-нибудь прилетит, и Джулька опять будет пугаться. Блин, забыл купить сетку на окна…

— А яйца — тридцать рублей пяток. Это недорого, да-а?

— В «Алых парусах» вдвое дешевле.

Чистые краски заката ушли, меж яблоневых веток зажглась все та же огромнющая звезда. Яблоки выгрызали вокруг нее аккуратные черные дыры.

Ванька-Каин говорил о зиме, об огромной белой луне, висящей над черными островерхими елями; об огнях на снегу и о том, сколько хороших и платежеспособных людей готовы мириться с временными трудностями, чтобы увидеть все это, и зеленый туризм сейчас в моде, и поезд от Москвы идет всего ночь, и все вагоны, даже плацкартные, оборудованы кондишн и биотуалетами.

— Эти из настоящей курицы, — возразила Джулька, — теплые еще, и перышки налипли.

— Они обычно на помет налипают. На гуано. Деревенские яйца всегда в гуано…

Сигарета то разгоралась, то гасла, и когда она разгоралась, мир вокруг становился темнее.

— Ладно. — Он поднялся, ступенька тоже была влажная, и джинсы на заду были влажные и теперь неприятно липли к телу.

— Ты куда?

— Отнесу ей крупу. Крупичку. И хлебушка… Хлебушка серенького буханочку. Хотя он не такой, как при Брежневе.

— А печку можно я потоплю? — с надеждой спросила Джулька.

— Можно. — Он вздохнул. — Только не потоплю, Джулька, протоплю.

— Ой, — расстроилась она, — опять у меня с приставками. Потопить можно Муму, да-а?

— Потопить, Джулька, можно вражеское судно. А Муму можно только утопить.

— Русский язык все-таки такой сложный, — пожаловалась Джулька.

— А про спички-то я забыла тебе сказать, Борисыч, — в голосе Бабыкати слышался явный упрек, обращенный в его сторону, — вот те, которые прошлым летом, они как собяруться, значить, в Чмутове, так заглянут ко мне и спрашивают: а спичек случаем не надо, Бабакатя? Или, может, соли или мыла, маслица постного? Всегда спрашивали. Не надо ли чего, Бабакатя? Так вот и спрашивали.

Он ни с того ни с сего подумал, что «те, которые», надо полагать, не спрашивали, нужна ли Бабекате туалетная бумага. Наверняка она подтирается скопившимися на чердаке старыми газетами.

— По такой дяшевке продали, я им говорю, не продавайте так задешево, а они продали. За пятьдесят тыщ продали, а купили-то за все сто, Пална, когда в Ленинград переехала к дочке, свою избу им и уступила, и то по знакомству, потому как он учился вместе с дочкой-то.

— Что? — переспросил он.

— Ну, вязет тебе, Борисыч, что задешево, хороший дом, крепкий, крыша не текет, он как въехал, сам ее починил, крышу, и я его еще спрашиваю: как крыша-то, не текет? Он говорит: нет, Бабакатя, не текет больше, Пална шифер покупала еще при Брежневе, тогда плохо не делали…

Каждый информационный кластер Бабакатя дублировала, словно бы обкатывая его и тем самым утверждая прочнее в сознании собеседника. Он давно уже замечал за Homo Unreflectus такую особенность.

— Да. — Он поморщился, радуясь, что в сумерках его гримаса не видна. От сдерживаемого раздражения у него началось что-то вроде зуда. — Да, наверное. Не делали. Так я пошел, Бабакатя. Спички в следующий раз уже.

— К жене молодой торопишься, — сказала Бабакатя сладенько.

Джулька наверняка сделает яичницу, потому что это быстро, к тому же ей хочется доказать ему, что яички из-под курочки вкуснее и полезнее, чем те, которые продаются в «Алых парусах», хотя те, которые в «Алых парусах», дешевле в два раза — правда, они не такие свежие, потому что из-под фабричных кур, а их неизвестно чем кормят. Какой заразный способ мышления, это ж надо!