Читать книгу "Железнодорожница - Вера Лондоковская"

тоже уехала. А я со своей семьей осталась и живу с престарелым родителем.

Дед получал максимальную пенсию — сто двадцать рублей, и не работал. Занимался внучкой, кормил ее, водил гулять, покупал необходимые вещи. Каждый день бегал в магазин, любил сидеть на лавочке у подъезда или с мужиками за доминошным столом. В общем, достаточно бодрый дед.

На третьем этаже он остановился возле деревянной двери, покрашенной светло-коричневой краской, и повернул ключ.

Представляю, как сейчас на меня налетит растрепанное маленькое существо и начнет орать противным, пронзительным голоском:

— Мама-а! А что ты мне принесла-а?

Но ничего такого не произошло.

Длинный темный коридор встретил нас тишиной и кислым запахом старой мебели. Дед щелкнул выключателем, и я увидела расположение квартиры. Справа была ниша с вешалкой. Тут же были полки для хлама и этажерка для обуви. Прямо по курсу — еще один коридор, который мимо туалета и ванной вел в кухню.

Я сняла Альбинины калоши и прошла по коридору налево. По пути мне встретилась дверь в комнату. Очевидно, дед ее занимал. Из коридора виднелась небольшая кровать, шкаф и два стола.

Пройдя мимо этой комнаты, я оказалась в большом помещении, из которого были проходы в две маленькие комнаты. И это убожество гордо именуется четырехкомнатной квартирой, которую дали для большой семьи! Три смежные комнаты и одна отдельная!

В зале — так называлось большое помещение, смежное с маленькими комнатками, — неяркий свет шел от люстры с пластмассовыми висюльками. В старом протертом кресле с деревянными подлокотниками устроилась с ногами девочка. Несмотря на свои восемь лет, она уже была полноватая, с надутыми щечками, и косичкой, стянутой на конце ленточкой.

Услышав мои тяжелые шаги, девочка поднялась с кресла и положила книжку на табуретку.

— Что читаешь? — спросила я.

— «Незнайку в Солнечном городе».

Меня вдруг захлестнула волна теплоты и жалости к этой девчонке. Она не бежит с воплями и требованиями вкусняшек. Сидит себе, книжки читает. Не наглая, не хитрая.

Я перевела взгляд к стене, на которой висел огромный ковер с диковинными узорами. На диване спал мужчина в уличной одежде и ботинках.

Перехватив этот взгляд, девочка вдруг подбежала к дивану, пытаясь загородить от меня лежащего там мужчину.

— Мамочка, не бей его, пожалуйста! — истерически закричала она. — Я сейчас сниму с него ботинки, только не надо его ботинком по морде!

Я остолбенела. В каком же аду живет эта семья! Слава Богу, я в нормальной семье выросла, где никто не пил.

— Успокойся, Рита, — я не могла спокойно смотреть, как она своими маленькими ручонками пытается развязать шнурки на ботинках.

Мужчина, не просыпаясь, вдруг поднял ногу и тут же со стуком уронил ее обратно, на совсем не мягкую поверхность засаленного дивана.

— Он пьяный почему-то всегда по дивану ногами бьет, — словно оправдывая поведение мужика, объяснила девочка и вдруг добавила: — А в карманах ничего не было.

— В каких карманах? Ты что, лазила у отца по карманам?

— Ну ты же сама сказала — проверить карманы, потому что сегодня получка, — смутилась Рита.

— И что, там ничего не было? — у меня внутри неприятно обожгло. — Вообще ничего?

— Ничего, — девочка виновато глядела на меня снизу вверх.

Меня опять накрыла жалость к ней. Вот что ее ждет во взрослой жизни с такими нарушениями психики? Ведь она, по всей видимости, истерически любит своего папу. А вот он ее — нет. Иначе подумал бы о ребенке, прежде чем зарплату пропивать.

И что с ней будет, когда вырастет? Будет всю жизнь бегать за мужиками, которым плевать на нее? Будет их защищать, оберегать, содержать? А то и вовсе — пойдет по отцовской дорожке и сопьется?

Я содрогнулась, глядя на ее дрожащие губки и грустные глазки, готовые в любой момент разразиться слезами.

— Ничего-ничего, — я притянула девочку к себе и погладила по темным волосам, — тебе повезло, я сделаю из тебя человека. С моим-то опытом работы в образовании.

— Что? — переспросила девочка, не понимая, о чем я.

— Ничего, пойдем лучше в твою комнату. Покажешь мне, какой там у тебя порядок.

Да, комнатка дочери Альбины оказалась совсем малюсенькой. Помещалась тут лишь односпальная кровать с панцирной сеткой, небольшой полированный шкаф да письменный стол. Метров восемь, наверно. Хотя для ребенка, наверно, пойдет.

Письменный стол был завален всякой канцелярией: учебники, тетрадки, альбомы для рисования. Тут же в беспорядке валялись ручки, кисточки, резинки и прочее. На стул небрежно брошена школьная форма с грязноватым воротничком. Портфель валялся под столом.

На кровати валялось скомканное одеяло, а покрывала вовсе не было.

Хорошая ведь девчонка! Скромная, не лезет ко мне с лицемерно-умильным «мамочка-мамуля», выпрашивая плюшки. Сидит себе, книжки читает, никого не трогает. Но нельзя же весь день читать книжки и ничего не делать по дому! Эдак она затеряется в своих книжках, от реальной жизни отстанет.

— Ты как уроки делаешь? — повернулась я к Рите. — Ты как здесь находишь нужную тетрадку? А если девочки из класса придут да такой бардак увидят?

Она молча пожала плечами.

— Девочки не придут — ты же сказала, не водить никого из школы. А то увидят, что у нас папа пьет, будут нехорошее говорить.

Я опять на мгновение остолбенела, но быстро взяла себя в руки.

— Тебе бы полку повесить, и на нее учебники складывать, — оглядывала я пространство. Стены были скучные — никаких обоев, просто побелка.

— Нельзя полку, — пояснила Рита, — опять скандал будет.

— Какой скандал?

— Папа будет кричать, что с этой полкой целый день трахаться надо. А ты будешь кричать, что он гвоздь забить не может.

У меня округлились глаза при слове «трахаться» из детских уст.

— Ну ладно, пусть без полки. Но есть же для всего этого место внутри стола.

— Нет там места, — ответила девочка, — там мои игрушки.

Я не поленилась открыть дверцу стола. Там нашелся небольшой медведь с надорванной головой, пупс и две замызганные маленькие куколки.

— У тебя так мало игрушек? — удивилась я.

— Ты сказала, что раз я пошла в школу, то все, игрушки закончились.

Я в который раз остолбенела. Собственному ребенку не купить несчастную куклу, не захотеть порадовать? В восемь лет очень хочется куклу, по себе помню.

— Так, ладно, — решительно сказала я, — сейчас мы здесь с