Читать книгу "Петров, к доске! - Павел Ларин"

не ору благим матом. Это, похоже, надо говорить «спасибо» родным вооруженным силам. Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся. Вот уж точно. И не кидается на стены биться головой, когда внезапно приходит в себя в своем же очень далёком прошлом.

В общем, ладно. Мог я, конечно, говорить, язык не отнялся. Просто моё состояние в данный момент не располагало ни к спорам, ни к каким-либо беседам. Вот и всё

— Валентина Ивановна, не обращайте на Петрова внимание. — Сказала сидящая впереди девчонка, тряхнув головой. Две косички с огромными бантами смешно подпрыгнули вверх. Поямо руки зачесались потянуться к этим косичкам и с силой дернуть. — Он сегодня после урока физкультуры совсем странный. Ему мячом по голове попали. Вон, Строганов постарался. Петров даже сознание потерял на несколько минут.

— Ага. — Громко засмеялся кто-то из пацанов. — Обалдеть можно. Только — раз! Мяч Петрову в голову летит и все. Леха — в одну сторону. Мяч — в другую. Леха валяется, белый. Мяч лопнул. Вот точно у Петрова башка непробиваемая.

Не обратил внимания, если честно, кто именно говорил, потому что сидел и пялился ровно на челку Валентины Ивановны. Меня вид этой кудрявой чёлки, упрямо выбивающейся из прически, сдерживал от огромного желания вскочить на ноги, сказать:«Да ну на хер!» и выйти из класса.

— Ой, Ермаков, чья бы корова мычала. — Фыркнула девчонка, которая только что говорила обо мне. — Сам вон вчера головой в турник влетел. И что? Голова твоя на месте, а турник…

Я пялился на эту малолетнюю особу, вспоминая ее имя. Вернее, на спину, обтянутую школьной формой, и на два банта, которые продолжали мельтешить перед глазами, рождая в душе всякие глупости.

Наташа…Да, Наташа Деева. Отличница, ябеда и староста класса. Та еще стервозина. Не знаю, насколько подобное определение применимо к тринадцатилетней девочке, но с другой стороны, при чем тут возраст, если она действительно ужасная стерва. Тринадцать же ей…Судя по той окружающей действительности, что я наблюдаю последний час, да.

— Алексей! — Валентина Ивановна моментально сменила гнев на милость, а раскрасневшиеся щеки на испуганную бледность. Она, конечно, нереально впечатлительная. — Так что же ты молчишь⁈ Нужно немедленно идти в медпункт! Почему Владимир Владимирович этого не сделал?

— Не сходил в медпункт? — Хохотнул еще один пацан, сидевший на соседнем ряду, ровно напротив нашей с Максом парты. — Сегодня ему это не так сильно необходимо. Он, вроде, даже трезвый…

Антон…Антон Кашечкин. Его тоже помню. Он все время цеплялся ко мне. Хотя…ладно, чего уж там. Это я все время цеплялся к нему, потому что раздражал меня этот Кашечкин неимоверно. Зубрила, отличник. Ему, по-моему, как раз нравилась Деева. Вот он перед ней и ходил павлином. Распушит хвост и давай выпендриваться.

Сейчас по той же причине разоряется. Придурок… Еще прическа у него такая… ммм… прилизанная. Рубашечка отглаженная. На брюках — стрелочки. Даже пионерский галстук выглядит так, будто его только что из-под утюга вытащили. В нагрудном кармане виднеется кончик маленькой пластмассовой расчески. Мамкин гений, блин.

— Кашечкин! Ты говоришь об учителе! Совсем, что ли, не соображаешь⁈ Владимир Владимирович, он…– Учительница музыки замолчала, заметно стушевавшись.

Наверное, поняла, с таким жаром за простого коллегу не заступаются. Даже детям это понятно. Потому что некоторые одноклассники многозначительно заулыбались.

Вот ведь, какие дела. У нас все были, похоже, повально влюблёны друг в друга. А я и не замечал тогда этого. Хотя, я до хрена чего не замечал…

— Не отвел Алёшу, я вот о чем! Антон, это, между прочим, не шутки. У Петрова вполне может быть сотрясение мозга! — Валентина Ивановна посмотрела на весельчака с укором.

Впрочем, сквозь толстые стекла ее очков, любой взгляд будет выглядеть укоряющим или глубоко страдательным. Там такие линзы, можно костер спокойно поджигать при пасмурной погоде.

— Да конечно! — Буркнул Кашечкин, затем, понизив голос, добавил. — Чему там сотрясаться?

— А в лоб? — Тут же среагировал Макс.

Он сидел возле окна, я — возле прохода. Поэтому Максу пришлось отклониться назад, чтоб выглянуть из-за моей спины и показать Кашечкину кулак.

Валентина Ивановна на бубнеж пацанов внимания уже не обращала. Учительница вскочила, побежала ко мне и начала яростно трогать мою голову. Да, я не ошибся. Яростно. Потому что она так трясла меня, поворачивала и теребила, что даже если «сотряса» не было, велика вероятность, теперь он, возможно, есть.

— Валентина Ивановна, все хорошо. Не беспокойтесь. — Я осторожно вывернулся из ее рук, а потом даже отодвинул стул, едва не припечатав Макса к стене.

Честно говоря, прикосновения учительницы меня нервировали. Хотя бы потому, что я их чувствую. А если я их чувствую, значит все вокруг — реальное.

— Нет, Алексей! Не хорошо. Не хорошо! Деева, отведи Алексея к школьному врачу!

Учительница музыки в своем стремлении помочь была непреклонна. Проще самоубиться, чем объяснить ей, что врач мне не поможет. Боюсь, мне вообще никто не поможет.

Да, теперь я помню ее эту особенность. Валентина Ивановна всегда отличалась упрямством, граничащим с упёртостью.

Восемь лет я проучился в этой школе и шесть из них она пыталась заставить меня петь. Просто какая-то навязчивая, маниакальная идея, честное слово. Хотя по моему внешнему виду, по моему поведению и другим нюансам, в чем уж сложно было заподозрить Леху Петрова, так это в тонкой душевной организации и в любви к музыке.

Хотя, нет. Гитару уважал. Научился даже сам. Но это точно не одно и то же.

Единственное, в чем права Офелия, сейчас действительно нехорошо. Все нехорошо.

Потому что меня здесь быть не должно. Вообще никак. Я уже прожил и этот день, и этот возраст. Тридцать девять лет назад. Ну, насчёт дня, конечно, слегка преувеливаю. Я его даже не помню. Уроков музыки, как и мячей, прилетевших в мою бедовую голову, в школьные времена было не счесть.

В любом случае, меня сейчас мало интересовало наличие или отсутствие «сотряса». А вот мое присутствие в школе №30, когда-то давно находившейся в городе, максимально далеком от полигона, по которому я мчался в горящей машине, не просто волновало. Оно повергало в шок, который усугублял тот факт, что сейчас, судя по всему, 1985 год.

Как такое возможно?

Спросил бы я, если бы мог кого-то спросить. Но подобные вещи вслух лучше не произносить. Моментально запишут в психи. А здесь, в Советском союзе, это тебе не в современности,