Читать книгу "О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта - Клиа Кофф"

Африке будет так же страшно, как в Аризоне?» Не пугала меня и перспектива того, что мы раскопаем там что-то, что разрушит мою психику, – в конце концов, я была опытным, закаленным практикой специалистом. Мне не приходило тогда в голову, что я, пускай и хорошо разбираюсь в трупах, многого не знаю о жизни.

Излишне говорить, что, когда миссия закончила работу и я вернулась домой, стрелка моего внутреннего компаса смотрела уже совсем в другом направлении. Теперь я понимаю, что причиной перемен были, с одной стороны, определенные травмирующие события, а с другой – моя личная вовлеченность в произошедшее из-за сильной идентификации с руандийцами, ведь совсем неподалеку, в трех соседних странах, жили мои многочисленные родственники. Как бы то ни было, моя удовлетворенность от работы странным образом переплелась с различными неожиданными и весьма болезненными аспектами. Из этого переплетения в итоге родилось мое желание работать только в таких миссиях и не заниматься ничем другим.

Вначале я хотела разобраться, что я буду испытывать при смене места или объекта исследований, поэтому я отправилась в Руанду во второй раз, в том же 1996 году. Затем я решила понять, как на мою работу повлияет смена страны: я поехала в Боснию вместе с миссией Международного уголовного трибунала по бывшей Югославии. Следующим шагом было участие в качестве основного эксперта миссии в работе судебно-медицинской группы ООН, исследовавшей захоронения в Хорватии и Косово. Я делала такие шаги столь часто, что работа в международных миссиях стала для меня «настоящей жизнью», более настоящей, чем все остальное. И я шла по этому пути достаточно долго, чтобы своими глазами увидеть, как развивается судебно-медицинская экспертиза на международном уровне и как это развитие меняет атмосферу в международном масштабе.

Что же касается моей каждодневной работы, проходившей среди захоронений и трупов, – я в итоге привыкла ко всему. В Руанде в одной братской могиле могли быть закопаны сотни тел, в основном женщины и дети, погибшие от тупых или колотых ран. В Боснии в одном захоронении обнаруживалось до двух сотен тел, в основном мужчины со связанными за спиной руками, погибшие от огнестрельных ранений (ОР). В Косово мы находили много групповых и семейных захоронений: где-то лежали погибшие от ОР, где-то – сожженные заживо.

Во время миссии в Косово я уже была весьма опытным специалистом и хорошо разбиралась в протоколах и тонкостях работы судебно-медицинских миссий международных трибуналов ООН. Но когда бы мне ни приходилось осматривать тела в морге (а это происходило каждый день) – среди погибших было много и молодых, и старых, – я вспоминала о Руанде. Сам морг очень сильно отличался от надувной палатки для вскрытий, которая была у нас в Руанде. Косовский морг представлял собой капитальное сооружение с водопроводом, электричеством и даже с вытяжными шкафами. Но тела, попадавшие в это здание, часто выглядели почти так же, как в Руанде: женщина средних лет с соской в руке (ее ребенка?), старик, одетый в три пары брюк, женщина с драгоценностями во внутреннем кармане. Так много людей, убитых выстрелами в спину и ягодицы, похожих на тех мертвых руандийцев со следами рубящих ударов на затылках. И там, и здесь это была история о пытавшихся убежать, спасти себя, но не смогших этого сделать, – о людях, которых догнала жестокая смерть.

Тела, обнаруженные нами в Косово, остались после ухода из региона югославской полиции и национальной армии. Они ушли до нашего прибытия и не успели забрать с собой все трупы. На некоторых из найденных тел мы обнаружили специфические повреждения, указывающие на попытки преступников замести следы, уничтожить улики, свидетельствующие о насильственном характере смерти (что на самом деле совсем не просто сделать). Такое изменение образа поведения преступников было первым результатом проникновения криминалистики в международную повестку дня. И это был не единственный результат. Я пришла к пониманию, что в международном масштабе роль криминалистики состоит не только в том, что она помогает сдерживать преступную активность, предостерегая потенциальных убийц, но и в том, что она способствует налаживанию реальных контактов между «противоборствующими сторонами» уже после окончания межнациональных конфликтов. Криминалистика способна помочь в установлении объективной истины о прошлом, рассказать, что и с кем произошло, что, в свою очередь, укрепляет отношения между людьми на локальном уровне. Несмотря на местные особенности – будь то религиозные, национальные или исторические, – разнящиеся от места к месту, к примеру от Руанды к Косово, мертвые везде взывают к нашей общей человеческой природе, роднящей всех людей мира.

Если бы кто-то спросил меня во время моей первой миссии в Руанде, в чем я вижу здесь свои карьерные цели, я бы ответила, что хочу дать слово людям – тем, кого заставили замолчать собственное правительство и армия, тем, кто был унижен самым необратимым способом – убит и тайно захоронен. С этой точки зрения моя работа в двух международных уголовных трибуналах ООН в качестве судебного эксперта кажется воплощением мечты, как бы шокирующе это ни звучало. Я остро почувствовала, что все делаю верно, уже в свой первый рабочий день в Руанде: я ползала на коленях по темной земле, подо мной был крутой сорокапятиградусный склон холма, сверху тяжелым пологом нависали банановые листья и спелые авокадо, а вокруг были разбросаны человеческие останки, которые мне нужно было помечать красными флажками. И так случилось, что у меня кончились все флажки. Той ночью я вернулась в свой номер и сделала в дневнике запись: «Мечта сбылась». И я продолжаю делать записи.

Часть первая

Кибуе

6 января – 27 февраля 1996 года

6 апреля 1994 года самолет, в котором находился президент Руанды Жювеналь Хабиаримана, был взорван ракетой в небе над Кигали. До сих доподлинно неизвестно, кто стоял за этим убийством, но большинство свидетельств указывает на экстремистские группы внутри политической партии самого президента. Не прошло и часа после падения обломков самолета, как президентская гвардия начала планомерное уничтожение людей, чьи имена заблаговременно – за несколько месяцев до теракта – были внесены в черные списки: от политических оппонентов президента до университетских профессоров и студентов. Убивали всех, до кого могли добраться: «простых» людей, членов семей оппозиционеров… Всех, кто был хоть как-то связан с противниками президента.

Всего за сто дней более 800 тысяч человек – а это примерно десятая часть населения Руанды – были истреблены. Не автоматическим оружием, а в основном мачете и дубинками, которыми солдаты, политики, полицейские и просто соседи орудовали под изрыгаемые радио людоедские призывы