Читать книгу "Другие Звезды - Артём Сергеев"

и заставил сесть меня. Тусклая лампочка, работавшая от аккумулятора, вполне позволяла здесь читать и работать с документами. — Как твои дела?

— Нормально дела, Сергей Николаевич, — в тон ему ответил я, обращаясь по имени-отчеству, как он любил, — всё идёт по плану. Сегодня вечером, например, Олег Анисимов будет делать для нашей эскадрильи доклад на тему — о взаимосвязи чрезмерного облегчения винта в полёте на некоторых режимах работы мотора и преждевременном появлении стружки в масле. Ну и ещё кое-какие мероприятия запланированы, вы же знаете, посмотрим, хватит ли на них времени. В отчёте всё будет указано. Боевой листок выпускаю каждый день, там тоже материалов хватает.

— Жизнь без плана — жизнь впустую, — согласился со мной Плотников, — а тему ты хорошую подобрал, нужную. Я бы тоже послушал. А то ведь у нас много таких — в бой прямо рвётся, полечу, говорит, причём на полном серьёзе говорит, я вам этих фашистов на пушки нанижу, привезу на аэродром живьём, а потом шасси у самолёта на ровном месте подламывает. Барон Мюнхгаузен, блин.

Я понимающе кивнул ему, но без особого, впрочем, сочувствия. Этот случай я знал, он произошёл уже при мне, но, слава богу, в другой эскадрилье. Дело в том, что Ил при взлёте несколько сложен в управлении, его ведёт вправо на полосе, это нужно чувствовать спинным мозгом, потому что из кабины ничего не видно впереди себя, нужно плавно увеличивать газ и давать левую ногу, парируя разворот, и тут легко растеряться, если что-то пойдёт не так.

Вот вроде жмёшь на педаль, жмёшь, а он не идёт, вот ещё немного добавишь, но всё равно нет, потом ещё совсем чуть-чуть даванёшь, на волосок всего, и тут он ка-а-ак развернётся! И это ещё хорошо, если развернётся, а вот если не осмелишься додавить педаль — то тут можно слететь с полосы, что совсем плохо. Я видел, как не только курсанты, но даже и опытные инструкторы ломали самолет в такой ситуации, так что ничего необычного в этом случае нет, хоть и неприятно, конечно.

— Отстранили его от полётов пока, — продолжил Плотников, — другие наказания на этих пацанов ведь не действуют. Тем более что не убил никого, а и такое бывало. Вон, под Москвой один ухарь не удержал самолёт на полосе, выкатился и винтом порубил баб на аэродроме, целых одиннадцать человек, так что… ладно, бог с ним. Можно, конечно, ещё награждение придержать, но это уж совсем подло будет. Потому что отстранение — это воспитательная мера, а награду придержать — прямая обида. Да и как молодому в первой медали отказать, их же сбивают, тут главное успеть, правда ведь? А вот из стариков кое-кто у меня попляшет, хрен комэску-три на воротник, алкашу чёртовому, а не… ну ладно, не твоё это дело. Так что доклад ваш очень вовремя, будет о чём отчитаться наверх, да.

Насчёт наказания это он правильно сказал, для молодых лётчиков не было худшей кары, чем отстранение от полётов, да и для не молодых тоже. Остальное и правда не моё дело.

— А вообще помощь твоя требуется, — наконец перешёл к делу замполит. — Через час примерно из штаба армии самолёт прибудет, корреспондента привезёт. Дело хорошее, нужное, но не ко времени немного. Соображаешь?

— Нет, — пожал плечами я. — Но помочь готов.

— Так ведь фотографировать будут, — просветил меня замполит. — для газеты! А комэски ни в какую! Примета, говорят, очень плохая, да и некогда им! Если бы он вчера прилетел, другое дело, а сегодня ведь работа ожидается, так что нет! Комполка тоже не хочет, меня они сами не захотят, молодым жирно будет, так что остаёшься только ты — ты ведь у нас комсорг, замкомэска, да ещё и старший лейтенант! А главное, ты только не обижайся, Саша, но лицо у тебя самое что ни на есть плакатное, как по заказу!

Я лишь усмехнулся в ответ на это, а замполит продолжил ковать, пока горячо:

— И затянут ты, Саша, так, ты только снова не обижайся — каппелевцы бы обзавидовались! Всё на месте, всё застёгнуто, всё по фигуре — любо-дорого посмотреть! И я тебе, знаешь, наверное, одеколон свой подарю, мне-то он не нужен, а тебе пригодится. Ты вечерком ко мне зайди, после снятия с готовности, вот я его тебе и отдам. Как раз газеты свежие сегодня привезут, вместе с корреспондентом, почитаем да обсудим, к политинформации подготовимся.

— Хорошо, — я кивнул головой, соглашаясь. Как говорится, дают — бери, бьют — беги. — А каппелевцы — это из кинофильма «Чапаев»? Ну, которые в психическую атаку ходили?

— Почти, — обрадовался он тому, что я всё понял. — Понавертели всё же в той фильме будь здоров, так что почти.

Замполит наш знал о событиях гражданской войны не понаслышке, видел, наверное, этих самых каппелевцев вживую, так что кому и судить, как не ему.

— А вообще, товарищ Артемьев, — поднялся на ноги Плотников и принялся меня выпроваживать, перейдя на чуть более официальный тон. Для пущей доходчивости, наверное, — ты должен сам знать, как остро стоит вопрос авторитета партийных и комсомольских работников в армии. У меня вот всего шесть вылетов стрелком, да и то на контроль, а больше не дают, потому авторитет есть, но мало. Да и то верно, — тут он снова перешёл на простые слова, — меня бы в эскадрон, понимаешь, а не в эскадрилью, мне бы коням яйца крутить, а не сюда, так ведь я и в эскадроне за молодыми уже не угонюсь. Вот и приходится здесь соответствовать.

Мы вышли в коридор и поднялись по глинобитным ступенькам наверх, к двери, причём он подталкивал меня вперёд, не давая пойти за ним, как по субординации положено.

— Так что такие политработники, как ты, — наконец объяснил он мне главное, когда я уже отрыл дверь на улицу, — прямо на вес золота. Партийный авторитет держать надо по-настоящему, запомни это накрепко. Что греха таить — были в нашем полку и такие, которых я сам в девятнадцатом году без сомнений к стенке бы поставил. Теперь нельзя, да. Теперь обоснование нужно, причина, будь они неладны. Теперь нужно ждать поступка, теперь с профилактикой беда. Раньше-то проще было — раз и, руководствуясь революционной пролетарской сознательностью, сразу в дамки. Так что пришлось с ними разобраться по-другому. Все эти нелетающие комсорги,