Читать книгу "Ворона на мосту - Макс Фрай"

Я родился незадолго до начала Смутных времен, то есть в ту пору, когда война Короля и Семилистника против всех остальных орденов еще не была официально объявлена, но боевые действия уже понемногу велись. Магические ордена то и дело увязали в междоусобных дрязгах, а к согласию приходили, лишь обсуждая необходимость ограничения или даже упразднения королевской власти.

Впрочем, об этих приметах конца эпохи орденов я узнал много позже, задним, так сказать, числом. Мы жили в отдаленном пригороде, в стороне от столичных беспорядков, и о положении дел судили в основном по цвету неба: какой орден был в силе, тот и окрашивал бледные угуландские небеса в свой излюбленный оттенок. Забавно, что в детстве я очень любил ярко-голубое небо, а теперь возглавляю орден Семилистника, которому в те времена принадлежал мой любимый цвет. Иногда я думаю, что надо бы воспользоваться служебным положением и воскресить эту старую традицию, но пока не даю себе воли, не хочу понапрасну пугать старшее поколение горожан. Люди, пережившие Смутные времена, до сих пор очень серьезно относятся к небу и предпочитают, чтобы оно было окрашено в один и тот же привычный цвет, это позволяет им чувствовать себя в безопасности. Я не считаю такую позицию правильной, но вынужден проявлять милосердие, по крайней мере пока.

Впрочем, изумрудные небеса, символизировавшие торжество ордена Водяной Вороны, тоже были прекрасны. Особенно когда ветер гнал по ним медово-желтые облака, любимую игрушку младших магистров ордена Часов Попятного Времени, который в ту пору еще не был распущен. А больше всего мне нравилось наблюдать, как небо меняет цвет, иногда трижды и даже четырежды в течение одного часа. С точки зрения человека, который превыше всего ценит красоту мира и его непостоянство, эпоха орденов была, конечно, благословенным временем. Но я отвлекся от генеральной линии повествования; постараюсь впредь не повторять эту ошибку.

Моя мать, если верить свидетельствам очевидцев, была одной из самых выдающихся красавиц своего поколения; рассказывают также, что, приступив к изучению магии под руководством женщин ордена Потаенной Травы, она решила, будто привлекательная внешность может каким-то образом помешать ее занятиям. Тогда, призвав на помощь искусство преображения, она превратилась в сущее чудовище, хотя, казалось бы, вполне могла удовольствоваться обликом неприметной особы неопределенного возраста, как делали многие. Отец мой не раз повторял, что именно от матери я унаследовал склонность кидаться из одной крайности в другую; в его устах это звучало как похвала, но были времена, когда я был готов проклинать такое наследство. Впрочем, теперь, оглядываясь назад, вижу, что все к лучшему; забавно, кстати, что к такому выводу люди обычно приходят после того, как все наихудшее, что только можно вообразить, с ними уже случилось.

Так или иначе, но, рассказывая о матери, я могу лишь повторять чужие слова. Мы так никогда и не были представлены друг другу. Полагаю, в конце войны за Кодекс Хрембера она, подобно другим адептам ордена Потаенной Травы, отправилась в добровольное изгнание и благополучно воссоединилась с Великим Магистром Хонной где-нибудь на окраине Мира; в любом случае, никакими заслуживающими доверия сведениями о ее судьбе я не располагаю.

С моим отцом ее связывали узы, что много крепче брачных, — некая нерушимая клятва, из тех, что легкомысленно приносят в юности, а потом до конца дней расхлебывают последствия. Поэтому официальное поступление в орден Потаенной Травы долгое время оставалось для матери делом невозможным. Отец не соглашался расторгнуть клятву, поскольку, во-первых, наслаждался своей властью над ее судьбой, а во-вторых, испытывал к Великому Магистру Хонне глубокую личную неприязнь, причины которой мне неведомы. В отместку мать пообещала сделать его бездетным и сдержала слово: бесчисленные отцовские любовницы, чуть ли не каждодневно сменявшие одна другую, ничего не смогли противопоставить ее чарам. В конце концов чадолюбие возобладало над прочими чувствами и отец сдался. Сказал: «Роди мне сына, а потом, если захочешь, выметайся хоть к Хонне, хоть к самим темным магистрам». Сделка состоялась. Таким образом, мое появление принесло родителям свободу друг от друга; можно сказать, я с самого начала достойно отблагодарил обоих.

Но и мне не на что пожаловаться. Детство мое было на удивление счастливым и безмятежным, особенно если рассматривать его в историческом контексте, изучив нравы и обычаи предвоенной эпохи.

Мы были богаты. Далекие предки моего отца, члены тайного уандукского братства кладоискателей, прибыли в Угуланд в составе армии Ульвиара Безликого, прижились в этих землях и так разбогатели, разоряя лесные тайники скархлов,[2]и крёггелов[3]что обеспечили безбедное существование многим поколениям наследников.

Я вырос в огромном загородном доме; человек менее сведущий наверняка назвал бы его замком, тем не менее, уж поверьте автору четырех авторитетных монографий по истории угуландской архитектуры, это был не замок, а очень просторный жилой дом эпохи вурдалаков Клакков, красивый, удобный и даже не лишенный некоторого простодушного величия. К дому прилагался земельный участок — луга, холмы, овраги с ручьями и лесные угодья, столь обширные, что идти пешком от дома до дальней границы наших владений приходилось добрых четыре часа — это если кратчайшей дорогой, быстрым шагом, не останавливаясь на отдых.

С младенчества меня окружали многочисленные слуги, няньки и воспитатели; надолго, впрочем, мало кто задерживался: я был совершенно невыносим. Но отец неизменно оставался доволен моим поведением. Он полагал, что нормальный ребенок должен быть упрямцем и непоседой, и я не давал ему повода усомниться в моем душевном здоровье.

Отец в ту пору числился младшим магистром в ордене Дырявой Чаши, куда поступил, как было заведено, еще в отрочестве, повинуясь не столько призванию, сколько семейной традиции. Дома он появлялся не слишком часто, но сомневаюсь, что его дни были целиком посвящены делам ордена. Насколько я могу судить, карьера его не задалась: то ли у него вовсе не было склонности к занятиям магией, то ли, как это часто бывает, выбранный наспех и наугад путь не позволил его способностям раскрыться в полной мере.