Читать книгу "Семена магии 1 - Тампио"

Лизка не тот собеседник, с которым можно посекретничать. Порассуждав, паренёк решил, что информацией об увиденным ни с кем делиться нельзя. Свечение наверняка кто-то увидит и расскажет другим, и неизвестно чем всё закончится для него. Надо лишь подождать, и посмотреть будет правильно. Быть поднятым на смех мальчонка не хотел. Как знать, может спустился на землю какой-нибудь бог и оставил там свой след. Евпл пытался припомнить нечто подобное, из слышанного на уроках, но не получилось. Изучение религиозных текстов в школе ему давалось с трудом.

Обедали в тишине. В центре стола стоял чугунок из которого в деревянные тарелки (да-да, в доме чересчур экономного дядьки была такая посуда!) Домна черпала уху. Кто-нибудь посторонний обязательно бы заметил, что это просто рыбный суп, а уха варится лишь только на берегу реки сразу после удачной рыбалки. Да ещё в ухе обязательно должен быть ёрш. Но знающих рыболовов на обеде не было и это хорошо, ибо Домна могла бы обладателю собственного мнения и поварёшкой в лоб дать – иди к себе в избу и свой жене высказывай, какой именно суп она сварила.

После обеда Николай пошёл вздремнуть, а Евпл побежал на улицу высматривать мальчишек. Уж очень ему хотелось побыстрее разобраться с пониманием того, что он увидел давеча. Ребятни на улице не было. “Обедают” – догадался мальчик. Ничего не оставалось, как пойти к местной лавке Андрея Калабанова, которую тот зачем-то несколько лет назад открыл в деревне, где всего пара дюжин изб. Хотя логика тут была – за внезапно понадобившимся ниткой-иголкой в соседние Селищи или Горнецко не пойдёшь. Только пол-дня потеряешь.

Странный был этот человек – Андрей Калабанов. То ли мелкий купчишка, то ли богатый крестьянин. Приехал неизвестно откуда в деревню лет пятнадцать-двадцать назад. Говорит немного заумно, особенно когда выпьет, а так обычно отмалчивается. В религиозных празднествах участия не принимает. Хозяйство ведёт не так, как принятно у местных, которые его немного сторонятся. Никто с ним по пустякам не ругается, а по-крупному и тем более. Странный он человек, пришлый. Деревенские обзывают его различными странными словами, но в лавку к нему ходят, потому что торгует необходимым и торговлю ведёт честно, цены не заламывает, весы у него правильные.

Калабанов около своей лавки построил подобие беседки, где можно от палящего солнца или от проливного дождя укрыться. Сделано это было с умыслом, но местному обществу всё-равно где собираться на посиделки, а в беседке это делать удобнее, чем просто на лежащих на земле бревнах. Нет-нет, да кто-нибудь из сидящих сходит в лавку и купит каких-нибудь сладостей или просто семечек. Глядя на такого, в лавку отправятся и другие. Через час все что-то жуют или грызут, и на пытавшихся сэкономить, приносящих еду из дому, смотрят свысока.

В этот раз беседка была пуста и Евпл зашёл в лавку. В лавке сам Калабанов не спеша торговался с крестьянкой из-за ножниц, которые поступили на днях.

– Да ты сама посмотри, инструмент сделан из хорошего железа и разрежет почти всё, что есть у тебя в избе!

– Я ничего не понимаю в железе, – попыталась юлить женщина. – Мне нужны просто ножницы, а за эти ты хочешь в три раза дороже, чем я отдала за прежние год назад.

– Не знаю, что и за сколько ты покупала, – отмахивался Андрей. – За качество этого замечательного изделия я ручаюсь. Если твои ножницы так хороши, то зачем тебе новые?

– Те погнулись месяц назад, вот и хочу купить эти.

– Потому и погнулись, что никудышные были. Если бы сразу купила хорошие, как эти, то пользовалась бы до самой смерти.

Евпл стоял в сторонке и внимательно следил за торгом. Крестьянка старалась сбить цену вдвое, а купец не уступал ни медной монетки, лишь приводил и приводил новые аргументы в пользу своего товара. Видимо, женщина и сама всё понимала, но не поторговаться она не могла, никто бы её не понял.

– Ты пойми, – уже начал заводиться Калабанов. – если бы я хотел тебя обмануть, то сразу запросил бы вдвое больше, а потом бы немного снизил цену, поторговавшись с тобой часок. Но мне время дорого, поэтому хочу получить столько, сколько и стоит товар.

– Ну хорошо, уговорил, – процедила крестьянка. – Но если ножницы погнутся через месяц-другой, я тебе их верну.

– Ты и через двадцать лет за новыми не придёшь. Я барахлом не торгую. – с горделивым оттенком ответил Андрей.

Когда лавка опустела, внимание было переключено на мальчика.

– Что ты присмотрел?

– Хочется новых крючков для удочки купить, но пока денег нет.

– Неужели Николай готов потратиться на покупку?

– Нет, денег дядька точно не даст.

– Откуда же ты возьмешь деньги?

– Может, заработаю где-нибудь, – тихо ответил мальчик.

– Неужели дядька разрешит тебе подработать на стороне и оставить деньги себе? – купец с грустью посмотрел на паренька.

Евпл промолчал. А что тут скажешь? Прижимистость его дядьки была известна всей деревне, но подобной прижимистостью обладали многие крестьяне, да иначе и прожить сложно. Не будешь экономить – быстро обнищаешь. Если начнёшь разбрасываться деньгами, то никто всерьёз и воспринимать не будет, да ещё в долг просить станут.

– Хорошо, пожалуй смогу тебе помочь. – после недолгого молчания произнёс Калабанов. – Я дам тебе небольшой кулек сладостей из тех, что мне привезли на днях. О них в деревне пока мало кто знает. Ты сегодня весь вечер просидишь в беседке и медленно-медленно будешь их есть. Наслаждаться будешь так, чтобы все видели – ничего более вкусного тебе в жизни не приходилось пробовать. Если будут спрашивать, откуда деньги взял на угощение, то отвечай лишь, что на подобную вкуснятину никаких денег не жалко, и каждый может в этом убедиться, если сам купит и попробует. Понял?

– Понял. А что дальше?

– Если люди купят этих сладостей не менее, чем на пятьдесят оболов, то я в награду дам тебе три острых рыболовных крючка, которые не погнутся. Только ты должен будешь молчать о том, что я тебе сказал. Никому не слова, даже если Николай узнает и будет с угрозами у тебя допытываться.

Евпл кивнул в ответ и пообещал прийти в лавку ближе к вечеру, когда молодёжь будет собираться на посиделки. Он не очень надеялся, что парни и девушки готовы выложить пятьдесят монет за неизвестные сладости. Половина этой суммы – уже немало, а вот