Читать книгу "Видение неравенства: От Французской революции до конца Холодной войны - Бранко Миланович"

и индивидами, но в экономической сфере активы, которыми владел человек, имели большое значение. Неравенство рассматривалось через призму того, что сегодня называется функциональным неравенством, то есть неравенства в доходах, получаемых от различных факторов производства. Именно поэтому обсуждение неравенства в трудах Смита, Рикардо и Маркса сводится к разным долям земельной ренты, прибыли от капитала и заработной платы за труд. Молчаливо предполагается, что люди получают весь или большую часть своего дохода только от одного фактора производства и что классы "ранжированы". Это означает, что практически все рабочие считаются беднее всех капиталистов, а все капиталисты - беднее всех домовладельцев. Это, конечно, очень упрощенное описание более абстрактной или теоретической работы наших авторов. Когда они, и это особенно касается Маркса, изучают конкретные исторические случаи неравенства доходов, классификация становится гораздо более детальной и нюансированной (как, собственно, и будет показано в главе 4).

С Парето мы попадаем в другой мир: классы исчезают, и на смену им приходят индивидуумы, или элита по сравнению с остальными. Почему так произошло? Хотя с чисто эмпирической или измерительной точки зрения неравенство в обществах, с которыми был знаком Парето (Италия и Франция на рубеже XX века), было близко к уровню неравенства в Великобритании на пике промышленного капитализма, классовые различия в Италии и Франции были, вероятно, менее заметны, а социальная мобильность - выше. В Италии и Франции также было меньше неравенства в богатстве. Еще одну причину забвения классового анализа можно найти в социологической теории Парето: он считал, что наиболее важное различие в обществе - между элитой и остальным населением. В капиталистическом обществе элита действительно может состоять из владельцев капитала. Но это всего лишь конкретная иллюстрация общего принципа элиты. В социалистическом обществе элита состоит из государственных бюрократов. Иными словами, основа, на которой строится элита, может меняться, но раскол между элитой и населением остается. Просто в разных обществах элита принимает разные социологические формы.

Саймон Кузнец работал и жил в Соединенных Штатах 1950-1960-х годов, в совершенно иной обстановке, чем другие рассматриваемые здесь авторы. К тому времени неравенство в стране значительно сократилось по сравнению с пиком начала XX века, Соединенные Штаты были самой богатой страной мира, и классовое расслоение в стране считалось (отчасти потому, что классовые различия были объективно ниже, чем в других странах, а отчасти благодаря мифу о Горацио Алджере) в значительной степени несущественным. Считалось, что изменения в распределении доходов вызваны сдвигами в относительных доходах городских и сельских районов и сельскохозяйственной и производственной деятельности. Это был новый взгляд на неравенство, очень тесно связанный с популярной в то же время теорией модернизации.

В период после Кузнеца - в эпоху снижения значимости исследований распределения доходов как в социалистических, так и в капиталистических странах - не было никакого организующего принципа, будь то классовый, групповой или элитарный, который стимулировал бы новые работы. На это были "объективные" причины : неравенство доходов снижалось как в социалистических экономиках, переживших революции и экспроприацию частного капитала, так и в капиталистических, создавших государство всеобщего благосостояния. Затмение исследований неравенства, однако, было в значительной степени обусловлено политическими причинами. Но он также произошел из-за очень изменившейся обстановки 1970-1990-х годов, в которой жили и работали экономисты, о которых пойдет речь в главе 7.

Наконец, недавнее возрождение исследований неравенства, о котором я рассказываю в послесловии, связано с обнаружением и документированием тенденции, которая во времена неолиберального подъема развивалась исподволь: были достигнуты очень высокие уровни неравенства, которые эффективно скрывались в условиях легкого заимствования средним и ниже среднего классами. Когда легкое заимствование закончилось, долги пришлось возвращать, и обнаружились глубинные причины низкого роста доходов среднего класса и высокого неравенства. Это помогло исследованиям распределения доходов вновь обрести популярность.

Но это возвращение происходит в совершенно иных условиях, и сегодня внимание уделяется расколам, которые (хотя их нельзя назвать новыми) в течение последних двух столетий практически игнорировались. Это расовые и гендерные расколы. Если быть справедливым к авторам XIX века, чьи работы рассматриваются здесь, никто из них не стал бы оспаривать значимость расы и пола для неравенства доходов в их время, но и эти вопросы не были неотъемлемой частью их работ. Расовая эксплуатация упоминается и Смитом, и Марксом. Смит, тщательно критикуя институт рабства, считал его ликвидацию невозможной, поскольку рабовладельцы, обладающие политической властью, никогда не проголосуют за то, чтобы лишиться своей собственности. Маркс был активным сторонником Севера, в частности Линкольна, во время Гражданской войны в США. Он рассматривал войну как способ, с помощью которого история, применяя насилие в случае необходимости, заменяет менее эффективную общественную формацию (например, рабовладельческое общество) на более прогрессивную (например, капиталистическую). И хотя Маркс к концу жизни стал уделять гораздо больше внимания внеевропейским проблемам, включая колониализм, крепостное право и рабство, эти соображения остаются периферийными в доминирующей (и небезосновательной) интерпретации Маркса как западного мыслителя. Гендерное неравенство было еще менее интегрировано в работу о распределении доходов до недавнего времени. Неявные причины их игнорирования заключались, во-первых, в том, что неравенство - это вопрос различий в семейных доходах, а во-вторых, в том, что женщины либо участвуют в доходах и богатстве семьи, либо являются "невидимками". Сегодня гендерным и расовым различиям отводится гораздо большая роль в исследованиях неравенства, чем в прошлом.

Сегодня интерес к изучению передачи доходов и богатства от поколения к поколению и того, как они усугубляют неравенство, значительно возрос. Отчасти это объясняется большей доступностью данных, а отчасти - растущим признанием преимуществ, которые регулярно передаются в семьях и поколениях, и того, как они подрывают современное общество, формально приверженное идее, что привилегии по праву рождения должны быть устранены или, по крайней мере, сведены к минимуму.

Прослеживая нити влияния

Между авторами, вошедшими в эту книгу, существуют различные связи. Книга начинается с Франсуа Кесне, основателя физиократической доктрины, а также основателя политической экономии. Адам Смит познакомился с Кеснеем во время своей двухлетней поездки во Францию в 1764-1766 годах. Мы не знаем, как часто они встречались, как много общались и какое влияние Смит мог оказать на Кесне, но мы точно знаем, что влияние Кесне на Смита было ощутимым, даже если Смит был склонен преуменьшать его (об этом говорилось в главе 2). Кажется маловероятным, что Смит оказывал большое влияние на Кесне, учитывая разницу в их возрасте и социальном статусе. Кесне был на родине, в возрасте шестидесяти одного года, и на пике своего политического влияния во Франции, в то время как Смит, почти на тридцать лет младше его,